Форум » Оккупированные территории » Вот кто-то с горочки спустился или Рыцарь телеги - Преображенка, 1 октября 1812 года » Ответить
Вот кто-то с горочки спустился или Рыцарь телеги - Преображенка, 1 октября 1812 года
Мигель Фернандес: Вот кто-то с горочки спустился. Закрой-ка дверь покрепче ты, Ведь он без спросу притащился... Перепев известной песни. Времен моей далекой молодости.
Ответов - 39, стр:
1 2 All
Мигель Фернандес: - ... Приехали, твое бусурманство! Чтоб тебя! Вылазь! Громкий окрик, раздавшийся почти над самой головой, заставил Мигеля приоткрыть один глаз и поморщиться. За долгий путь по ухабистой дороге в хвосте продовольственного обоза испанец успел заснуть, зарывшись с головой в сено, которым была щедро присыпана телега. В его сон, тревожный и чуткий, как у кошки, то и дело вторгалось ржание лошадей и перебранка французского конвоя с не понимающими русскими возницами, которых в спешке согнали откуда только возможно,- однако, по мере приближения к цели веки молодого человека слипались все крепче, и в конце концов он уснул, сменив репертуар с похабных песенок на мотив, известный каждому мужчине после пятнадцати. В жизни солдата есть не так много законов, которым нужно неукоснительно следовать, и один из них гласит: "Ты спишь, а служба идет". Как мы уже знаем, рядовой неукоснительно следовал этой житейской мудрости до того момента, когда телега остановилась, вздрогнув всеми сочленениями, а голос, прозвучавший, казалось, с самих сияющих бескрайней голубизной небес, не вернул его к суровой реальности. Из слов, произнесенных возницей - диковатого вида мужиком, похожим на покрытый мхом пенек - Фернандес понял только несколько, да и те в основном не очень лестного содержания. Но ввязываться в драку было лень, поэтому испанец лишь тяжело вздохнул и сел, не торопясь покинуть нагретое ложе и выбирая из волос приставшие соломинки. Задержка, как видно, не обрадовала русского: он принялся браниться, размахивая руками, указывая то на господский дом, видневшийся на холме, в окружении облетевших садов, то на телегу, и, очевидно, пытаясь поторопить непрошенного седока. Мигель пошарил в сене, нащупывая карабин, которым он разжился за бытность в пионерах, и с которым не расстался бы под угрозой расстрела, и провалившийся на самое дно повозки ранец. Крестьянин, завидев оружие, сразу прекратил свое выступление, и лишь с недовольным видом косился на испанца, неторопливо, с кривой улыбкой на губах обшаривавшего телегу. ... Когда, наконец, незваный гость покинул импровизированное ложе, возница перекрестился, шумно выдыхая и бормоча что-то в бороду, а затем, что было силы, хлестнул свою клячу. Не будет преувеличением сказать, что обе стороны были довольны результатами расставания: русский радовался, что ушел живым от супостата, черные глаза которого отблескивами явной бесовщиной, а "бусурманин" - тому, что ему не пришлось преодолевать положенный путь на своих двоих, и тому, что в его ранце осел стянутый у возницы вяленый карась и ломоть хлеба. Оглядевшись и без особого энтузиазма приведя в порядок форму, испанец направился по дорожке, проходившей среди оголившихся садов к господскому дому.
Никола Ланьон: Сады, впрочем, были не такими уж пустыми и унылыми, как могло показаться на первый взгляд. Все зависело от того, куда смотреть - если прямиком в кроны корявых, с замшелыми стволами фруктовых деревьев, то там можно было обнаружить не так уж мало груш и яблок вполне сносного вида и, как показывал опыт, вкуса тоже. Рядовой Ланьон немного покружил вокруг облюбованной яблони, совсем как та незабвенная лиса из басни, что выплясывала под лозой, досадуя на незрелый виноград. В конце концов, Никола подпрыгнул, хватаясь за самую прочную на вид ветку, подтянулся на руках, качнулся, метя ногой в развилку, и, удобно угнездившись, принялся собирать за пазуху мелкие, с уже привядшей кожицей, яблочки. Это занятие так увлекло подростка, что появление прохожего прошло для него совершенно незамеченным, иначе Никола ни за что не стал бы трясти ветку, чтобы добыть те плоды, до которых никак уж было не дотянуться, не сверзившись. Целый водопад из листьев, сучьев и подгнивших яблок обрушился на незнакомца.
Мигель Фернандес: - Да чтоб тебя...!- дальше последовала отборная брань на трех языках, краткое содержание которой, в основном, сводилось к описанию вольных нравов неизвестной женщины, давшей жизнь вредителю, по вине которого Мигель получил задубелым яблоком прямо в глаз. Одновременно испанец озирался, ища виновника своих неприятностей; стоило ему заприметить среди ветвей тонкую фигурку мальчика, Мигель, не долго думая, перемахнул через забор и через несколько мгновений уже стоял под деревом, прожигая того взглядом, не обещавшим ничего хорошего. Правда, форма, в которую был облачен неудавшийся последователь Ньютона, слегка умерила воинственный пыл рядового,- но это не помешало ему выдать еще одно, столь же заковыристое, заключение об умственных способностях француза, завершившееся окриком: -... штык в задницу захотел?! Сейчас устрою!
Никола Ланьон: - Хочешь яблочко? - совершенно непоследовательно осведомился Никола, подбрасывая в ладони свой последний трофей, с завлекательно-румяным бочком. - Сейчас еще натрясу. Представлялось весьма сомнительным, что ради удовольствия надрать ему уши незнакомый солдат станет забираться на дерево, вот еще. Поэтому Никола чувствовал себя в относительной безопасности и мог позволить себе быть любезным, причем хоть до самых сумерек - сидеть было удобно, погода стояла не слишком ветреная и очень солнечная, а яблоки, согреваясь за пазухой, пахли так, что слюнки капали.
Мигель Фернандес: Первой мыслью Фернандеса было приладить штык и осуществить свою угрозу. Его рост, вкупе с суммарной длиной совсем не маленькой руки, карабина и штыка, позволял надеяться, что он достанет парнишку без особых проблем. Но начинать службу на новом месте с тыканьем друг в друга холодным оружием представлялось разжалованному капралу ненужной роскошью. Вместо этого он почти магическим жестом выудил из ранца украденного карася - надо сказать, весьма немаленького - и жизнерадостно хрустнул им о ладонь. Острый запах сушеной рыбы мгновенно смешался с пряным воздухом сада, добавив ему свою неповторимую ноту. Черные глаза, скошенные на мальчишку, лукаво блеснули.
Никола Ланьон: Вид вяленой рыбины оказал чудесное воздействие на настроение и манеры рядового Ланьона. Яблоки, конечно, вещь замечательная, но приедаются быстро. Хотя существовала большая вероятность, что его просто сманивают вниз, как кота, чтобы потом сподручнее было задать трепку, Никола великодушно решил не начинать новое знакомство с беспочвенных обвинений. - Может, помиримся? - предложил он, смешно дернув кончиком носа. - Я же не нарочно, не видел. Кстати, нападали там хорошие яблоки, готов поделиться.
Мигель Фернандес: - Я с тобой не ссорился,- кривовато улыбаясь, ответил испанец, прислоняясь к дереву и продолжая меланхолично разминать в руках рыбу. Помогать шустрому пареньку спускаться на землю он не собирался. Вместо этого небрежным жестом скинул прямо на землю ранец вместе со всей амуницией и, в знак мирных намерений даже прислонил к стволу карабин. По всему было видно, что бежать, сверкая пятками, к новому начальству с доеладом о своем прибытии, он не горел. Поковыряв подсохшую кожицу, рядовой аккуратно оторвал длинную узкую полоску вдоль брюха и, недолго полюбовавшись перламутровыми переливами чешуек, пустил ее по ветру.
Никола Ланьон: Никола с аккуратностью флюгера немедленно повернул голову в сторону, куда легко упорхнула благоухающая рыбой и солью ленточка, и проводил ее взглядом, исполненным тоски и предвкушения. - Меня зовут Никола Ланьон, - сообщил он счастливому владельцу карася, уверившись, что делиться здесь никто не намерен. - Восемнадцатый пехотный.
Мигель Фернандес: - Луис-Мигель Каэтана Мария Доминго Фернандес, третий батальон пехотного полка Его величества короля Жозефа Наполеона,- не без иронии отрекомендовался испанец. Ему нравилось, как реагируют заносчивые северные соседи на это хитросплетенье имен, пытаясь сориентироваться в их непрекращающемся потоке. Фамилию отчима он опустил намеренно: неприязнь, бывшая между мужчинами с момента его рождения, не вытравилась из сердца рядового и по сей день. Добрые люди, коих по земле, как известно, ходит великое множество, не преминули поведать темпераментному юноше о том, что Доминго не желал прикрывать бастарда, а на нет - и суда нет. Выдав тираду, напоминавшую лучшие времена рыцарских турниров, Мигель вцепился зубами в рыбью голову и, немного повозившись, оторвал ее, с шумом выплюнув в жухлую, слабо шелестящую на ветру траву. Затем повертел тушку в руках, разорвал напополам, и, не меняя позы, через плечо протянул Никола один из кусков. Наживка была заброшена, оставалось только проявить смелость и схватить ее.
Никола Ланьон: Никола покивал в такт каждому из пышных именований - иностранца в новом знакомом он распознал сразу, и этому еще повезло зваться почти по-людски. Был в полку один эльзасец, которого никто не мог запомнить по фамилии, состоящей исключительно из звуков "ш", "ф" и "х". Фернандес, кажется, вполне успокоился после давешней бурной вспышки, и опасности не представлял, а любезно предложенная им половина карася окончательно решила дело. Никола потуже затянул ремень, чтобы не растерять свою добычу по пути вниз, потряс плечами, чтобы яблоки равномерно распределились за пазухой, и спрыгнул на землю. - Будем знакомы, - благовоспитанно сказал Никола, не торопясь набрасываться на угощенье - матушка старалась привить ему хорошие манеры. Сунув руку под рубаху, он нащупал яблоко покрупнее и, приняв предложенную рыбу, вложил его взамен в ладонь Фернандеса.
Мигель Фернандес: Совершившийся обмен дарами закрепил установление между сторонами дипломатических отношений. Мигель кивнул в ответ на презент и, протерев яблоко о штаны, надкусил его, ничуть не смущаясь сочетанием продуктов. Праздничный вид фрукта себя не оправдал - хотя чего и было ждать от перезрелых плодов в этой стране, где заморозки ударяют в то время, когда на родине наступает самая благодатная погода. Тем не менее, дар был уничтожен со скоростью, говорившей о том, что брезговать местной пищей вчерашний вольтижер не привык. За время, потребовавшееся для этого нехитрого действа, Мигель оценил нового знакомца: застиранная рубаха, потрепаный мундир и убитые жизнью и бездорожьем сапоги*. Сплюнув черенок, превращенный его хищными зубами в подобие мочалки, новичок потянулся, меняя опорную ногу, и произнес, растягивая слова в подражание светской беседе. - Хорошо живете, как я погляжу. Надо сказать, что сам рядовой Фернандес был одет несколько лучше, чем его юный собеседник: в почти новенькие сапоги, собственноручно снятые им с убитого русского офицера под Шевардино, и французский пехотный мундир, которым он разжился позднее, при еще более неприглядных обстоятельствах. Собственная форменная куртка, белая, с зелеными обшлагами и отворотами, бережно скатанная и завернутая в холстинку, была плотно примотана к ранцу. Собираясь к новому месту, рачительный потомок завоевателей рассудил, что экзотический внешний вид привлечет к нему слишком много ненужного внимания и постарался, насколько мог, исправить это упущение. Впрочем, головной убор, небрежно повешенный им на карабин, оставался прежним - и сейчас рядовой прикидывал, стоит ли использовать его в качестве тары для яблок. - Если вся еда тут такая, то неудивительно, что русские дают вам жизни,- отрывая зубами полоску мяса от каряся, изрек он.- Когда мужчину кормят, как мула, не стоит ожидать, что он побежит как андалуз. Как видно по приведенному высказыванию, стоящие в Преображенке части обогатили свои ряды человеком, склонным к красочным и емким определениям. * сие романтичное описание принадлежит мэтру Никола.
Никола Ланьон: Никола, напротив, откусывал от своей доли неторопливо, смакуя каждый кусочек, поэтому ему было чем поперхнуться, когда Фернандес столь пренебрежительно отозвался об успехах расквартированного в Преображенке отряда. Вот за что Ланьон сильно недолюбливал итальянцев, немцев, поляков и иже с ними - если победили, то "мы", если сели в лужу - то "вы". Дожевав свою часть рыбины, Никола с вызовом подтвердил: - Хорошо живем. Квартиры теплые, еды довольно, партизаны смирные, по двору барышни ходят - чем не славно? Поскольку насчет того, что такое "андалуз", Ланьон не был уверен, эту часть он предпочел пока пропустить мимо ушей.
Мигель Фернандес: - Смирные, говоришь?- Фернандес оторвал еще полоску солонины, и огляделся. Вести беседу стоя - не уважать себя, особенно для человека, ноги которого, в нарушение поговорки, казенные. В паре десятков шагов от новых знакомых садовый забор угрожающе покосился; сделав Ланьону знак обождать, испанец подошел к нему, и двумя сильными пинками довершил то, что начали вода и время. Затем с той же невозмутимостью вернулся к Никола, подобрал свои вещи и переместился на новое место. Рыбий скелет все это время он держал в зубах. Разместившись на поваленном заборе, как турок на ковре, и вытянув в направлении дороги длинные ноги, он продолжал свою мысль тем полным основательности тоном, который отличает жителей Перенеев, решивших предаться беседе. - Партизаны смирные только когда мертвые, дружок. А мертвые они только тогда, когда их на пару дней повесить на дереве - ну вот как эти яблоки. Правда, пахнут не так хорошо,- он ухмыльнулся, видимо, вспомнив о чем-то своем, и потерев белый от времени шрам на челюсти. - А ваше начальство так не считает, muchacho?
Никола Ланьон: Никола предпочел думать, что на этот раз "вы" относилось не к французским подразделениям Великой армии, а к нему лично. Усевшись рядом с Фернандесом на поваленном заборе, он достал еще одно яблоко, потер рукавом, наводя глянец, и со вкусом захрустел, наслаждаясь сочетанием кислого, сладкого и соленого на языке. - Мое начальство, рядовой Фернандес - и ваше теперь тоже, я понимаю? - именно так и думает. Заживете с ним душа в душу.
Мигель Фернандес: - А что, женщин у вас тут тоже не хватает?- скорчил похабную физиономию новоприбывший. Возраст собеседника его не смущал совершенно. Мораль? Прости господи, какая мораль может оставаться у тех, кто пережил Революцию и теперь шаган по миру под трехцветными флагами? Если этот мальчишка еще не перенес сифилис, это можно объяснить разве что его большой личной удачей. Покончив с рыбой, он откинулся на спину, подставляя лицо едва греющим лучам местного солнышка, в тщетной попытке согреться. Шинель перед своим присоединением к обозу испанец предпочел также скатать и спрятать в самодельном подсумке, чтобы, опять же, не бросалась в глаза и не пришла в негодность раньше положенного времени. Однако, вопрос требовал ответа. - Верно понимаешь, рядовой,- он перевернулся на живот, глядя на собеседника прищуренными глазами. От земли тянуло холодком, и Мигель предпочитал не рисковать здоровьем, выстуживая спину и иные части тела, еще могущие пригодиться молодому бойцу в полной неожиданностей жизни. Вопрос о начальстве был из разряда тех, которые не следует откладывать в долгий ящик. - И часто вы так хорошо живете по чужим огородам?- поинтересовался он, срывая травинку с жестким стеблем и начиная ковырять ею в зубах в попытке избавиться от застрявших кусочков рыбы.- У квартирьеров-то ваших, небось, задницы в двери не помещаются.
Никола Ланьон: Никола уже благополучно пережил времена, когда скабрезные шуточки старших товарищей заставляли гореть его уши, поэтому спокойно пояснил: - Баб много. Только у рыжей, что в крайнем домике, ухват в сенях наготове, а у толстой Марты муж с вилами. Остальные ничего. Царапаются только сильно по первости, а потом стонут да млеют. Для пущей солидности он извлек на свет Божий кисет и принялся набивать трубку дрянным табаком - самое оно покурить после еды. Поскольку Ланьон вообще довольствовался малым, а из квартирьеров ни один не превышал два обхвата одного тощего мальчишки, слова Фернандеса показались ему обидными. - Было чужое, стало наше, - назидательно заметил Никола.
Мигель Фернандес: За бытность свою на завоеванных территориях Фернандес успел уже познакомиться с жутким двурогим оружием местного населения, которое упомянул рядовой Ланьон, и которое у него - по понятным причинам - вызывало приступ тяжелой ностальгии. Слишком уж сильно было сходство этого самого "ухвата" с насаженными на палку рогами бычка, которые катают перед начинающими тореадорами во время тренировочных боев. Первое столкновение Мигеля с крестьянкой, в доме которой он твердо вознамерился разжиться чем попадется под руку, напоминало форменную корриду - и надо сказать, только привычка и природная увертливость позволили вчерашнему нувильеро выйти из этой схватки без потерь. Поэтому он только покивал в ответ на слова Никола, давая понять, что сочувствует его проблемам с местными пейзанками. - Дикий народ,- резюмировал рядовой, все тем же прищуренным взглядом озирая окрестности и прикидывая, не зря ли он подался в эти края. Указывать новому знакомому на то, что тот сам себе противоречит, сперва нахваливая обитающих здесь барышень, а потом расписывая способы, какими они уклоняются от объятий французских солдат, показалось ему не слишком тактичным. Даст Бог, и сами во всем разберемся. Пока следовало прояснить еще одно обстоятельство, которое его сильно обнадежило по дороге, и которому сильно притиворечил потасканный вид Никола. - Странное дело, штабные, а живете как лягушки в сухой год. Я досюда с обозом добирался, восемь возов, да не пустые, с охраной, все как положено... Или у вас тут начальство такое честное, ложку в белый день мимо рта проносит?
Никола Ланьон: При слове "штабные" Никола даже поперхнулся едким дымком и поторопился вытащить изо рта трубку, пока позорно не раскашлялся. Вряд ли Фернандесу удалось бы найти в Преображенке хоть одного напомаженного офицерика в мундире с иголочки и при золотых эполетах, придворного хлыща, который своими белыми ручками и за саблю ни разу не брался - этакое воплощение той самой штабной крысы, горячо ненавидимое каждым, кто честно служил Императору на поле брани. Чаша Ланьонова терпения преисполнилась. - Это первый обоз за месяц, - промолвил он, едва сдерживая раздражение. - Теперь, когда нам придали целую толпу народу - Луи с Мишелем да Мари с Домиником и Фернандеса сверх того - мы этих партизан быстренько переловим, перевешаем и будем себе радоваться жизни.
Мигель Фернандес: - Смотри, как бы тебе от этой толпы по шее не отхватить,- в голосе испанца послышалась злость. За время, пока он добирался к месту назначения, издевательства над своим - не самым сложным - именем успели приобрести для разжалованного капрала вид мозоли, которая не болит, пока ее не тревожишь - до первого встречного сапога. Он даже сел на месте, выплюнув изжеванную травинку, и прикидывая, не стоит ли все-таки показать нахальному рядовому, где раки зимуют. Но усилия и ресурсы, затраченные немногим ранее на установление добрососедских отношений, не должны были пропасть втуне. Ухмыльнувшись, испанец протянул руку и перехватил у Никола трубку, неосмотрительно вынутую мальчиком изо рта. - Бог велел делиться,- напомнил он, преодолевая сопротивление его руки.- На том свете угольками сочтемся. Не жмотись, рядовой, если вы такие богатые, не дай пропасть ближнему своему в тяжелый час.
Никола Ланьон: - А вы на довольствии все вместе состоите или по отдельности? - невинно осведомился Никола, проводив взглядом свою собственность, перекочевавшую к Фернандесу. Не то, чтобы ему было жалко курева, воспоминание о половине карася все еще было свежо, но испанец был слишком неосторожен в выражениях, чтобы Ланьон с полным радушием разделил с ним остатки табака. В то же время в его независимо-пренебрежительной манере было нечто притягательное, чему хотелось подражать - казалось, что рядовой Фернандес не из простых и в прямом, и в переносном смысле.
Мигель Фернандес: Табак, как и все в этом краю, оставлял желать лучшего, но в Рим со своим папой не ездят. Глубоко втянув дым из любезно одолженной трубки, Мигель снова откинулся назад, опираясь на локоть и наслаждаясь ощущением того, как струйка теплого воздуха проникает в грудь. Усмехнувшись в ответ на слова Никола - язык у мальчишки был подвешен явно крепче, чем давешние яблоки - он выдержал степенную паузу перед ответом. - Так это смотря что раздают, паренек: когда хлеб да порох - каждый себе в карман набирает, а когда горох да пули, на шестерых делят. Произнеся эту глубокомысленную фразу, которая ему самому казалась вершиной философского и ораторского искусства, Мигель еще раз глубоко затянулся,- но почти тут же выдохнул дым через ноздри хищного носа и уж тогда втянул две серебристые струйки в рот. Затем, видимо сочтя, что делиться следует не только Ланьону, протянул дымящуюся трубку ее законному хозяину. - Тебе-то гороха частенько влетает, а, боец? Если крестьянки вас ухватами угощают, видать, офицер не больно-то строгий?
Никола Ланьон: - Как раз наоборот, - Никола хотел ответить с шиком, не выпуская зажатой в зубах трубки, но понял, что сейчас просто уронит ее себе на штаны. Пришлось с важным видом погреть ее в ладони, наблюдая за вьющимся дымком, чтобы Фернандес осознал - разница в пять, ну самое большее в шесть лет еще ничего не значит, и солдат из рядового Ланьона хоть куда. Драть уши и сыпать гороху - это к пацанятам, которые еще первые штанишки не сносили. - Как раз наоборот, - повторил он для пущей значительности и продолжил: - Сержант у нас на порядке прямо подвинут чуток, болтают, это у него после контузии.
Мигель Фернандес: Мигель хохотнул. - У них, у господ офицеров то есть, это бывает. У нас говорят: "dame pan y dime tonto" - "сперва хлеба дай, и хоть дурнем называй". А контузило его, часом, не на печи у пейзанки, а то знаешь, случается... гарцевал на какой-нибудь горячей бабенке, да головушкой-то и повредился. А то и обеими разом,- криво ухмыляясь, испанец дождался, пока собеседник затянется, прикидывая, сколько табака осталось в чашке. Беседа со сметливым рядовым была как раз тем, что требовалось душе истомившегося по человеческой речи вольтижера. Вытягиваться в струнку, да водить привередливое начальство за нос за бытность свою в рядах Великой армии Фернандес выучился преотлично. Лягушатники уже, похоже, махнули рукой на то, что их свободолюбивые южные братья - которых они, несомненно, от братской любви, не уставали кроить по живому, то есть по своему образу и подобию - никак не приучатся к пресловутой армейской дисциплине, и что у них тянуть носок на марше и отвечать "Здравия желаю!" получается чуть хуже, чем у строя дрессированных обезьян. Максимум, до чего снисходили господа французские офицеры, и даже мусье де Куанье, в целях сближения с подопечными, было послушать томным летним вечерком какого-нибудь чернявого гитариста и вспомнить у бивуачного костра жгучую испанскую красотку, которую он одарил мимолетной любовью во имя улучшения породы будущих жителей обновленной Европы. Правда, находились и такие, кому нравилось поминать осаду Сарагоссы или незабвенное второе мая восьмого года - но как-то всегда получалось, что те трагическим образом гибли в первом же бою, по показаниям многочисленных очевидцев - от вражеской пули, поразившей их в тот момент, когда герои оборачивались к своим же войскам (и, соответственно, тылом к неприятелю) с целью произнести какую-нибудь душещипательно-воодушевляющую речь. Но об этом рядовой Фернандес рассказывать новому знакомцу не стал, чтобы не расстраивать его молодое сердце, а только протянул руку за трубкой в ожидании своей очереди. - Начальство у вас, стало быть, героическое, да? И как оно, ваше героическое начальство, с партизанами борется? Тем же способом, по печам да сеновалам? Знаешь, как говорится: служанка прелата и не готовит, а пузата.
Никола Ланьон: - Ага, знаю-знаю, "отпуск по ранению на бабе", - ухмыльнулся Никола, уже совершенно добровольно передавая трубку Фернандесу. Рядовой Ланьон был великим охотником поточить лясы, жаль только, стоящие собеседники попадались редко, да и не всякий снисходил до обстоятельного разговора. - Только у нашего Бопрэ контузия натуральная, рассказывают, под Ваграмом шарахнуло совсем рядом с ним, ну, он в беспамятстве, землей засыпало, одна нога торчит. Обувка на нем была приличная, стали тащить - одним сапогом-то рад не будешь, пришлось копать, а он живой, лается... Никола мимолетно скорчил гримаску, разом вспомнив весь свой недолгий, но весьма насыщенный боевой опыт. - Вот такое у нас героическое, значится, начальство. И ходим мы с ним вокруг леса, задницей ежей пугаем. Как бы и при исполнении, а как бы и прогулка на свежем воздухе. Я вот приспособился в подсумок грибы собирать - один бы не сунулся, а в патруле спокойнее.
Мигель Фернандес: - Ишь ты!- искренне восхитился бывший капрал.- Сразу видать, большой начальник, дерьмо во рту ему не гнетет, все в дело идет. Золотое одеянье, да рыло обезьянье,- сплюнув, он жадно затянулся, завесив дымными клубами усмешку, адресованную не только неизвестному, но уже нежно любимому офицеру, но и всем его товарищам. Не только по офицерским погонам. - У нас тоже пару раз случалось,- вновь переворачиваясь на живот.- Как сейчас помню, под Крымским когда зажали нас русские, думал, все, относил я свои туфли с бантами. Попали мы тогда, что рыба в суп, свинцом нашпиговать и подавать. Полный набор приправ: и картечь вам, и шрапнель, и егеря их тоже без дела не сидели. И стоял со мной рядком, чтоб не соврать, дружок мой, из Овьедо... знатный был стрелок, да и контрабандист - дай бог каждому. И только помню, что вжжжик... а потом он нагибается, спокойненько так, и кладет в патронную сумку руку человеческую... свою. И, главное, нет бы кричать, или хоть слово... хотя и не до того было,- он поморщился, явно вспомнив что-то еще менее приятное. Мысли были явно не очень веселыми, потому что сделав положенные две затяжки, испанец продолжал сжимать в зубах трубку. - Да уж, дали нам тогда русские рогами в брюхо... Однако ж, рано еще к праотцам собираться, как видно. Не горюй, рядовой! Где наша не пропадала?!
Никола Ланьон: "Зачем ему рука-то?"- чуть было не ляпнул Никола, но своевременно прикусил язык, что вообще-то случалось с ним крайне редко, обычно слова у него изрядно опережали мысли. После своего первого боя он почти неделю не мог уснуть, потом старик Прево, маршировавший еще под лилиями, сжалился и напоил его мерзким самогоном прямо из горлышка, как младенца теплым молоком. Сказать, что после этого Никола было плохо, значило бы незаслуженно похвалить безвестных винокуров. Ланьону казалось, будто его вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули, как мешок, зато поутру он ощутил себя вполне живым и даже сумел порадоваться этому ощущению. - Вот я и говорю, что в Преображенке ладно живется, - поддержал воодушевление Фернандеса Никола, - из пушек хоть не палят, это ж великое дело. А вы откуда в здешние края?..
Мигель Фернандес: - До Москвы я не дошел, мон шер ами,- в голосе Мигеля наконец-то прорезалась долго скрываемая ирония.- Решил вернуться, без нас там разберутся. Под этим Мон-диос-ком или как там его, чтоб не соврать, простояли мы до восемнадцати часов под ураганным огнем и потеряли до половины личного состава. Убитыми, ибо раненых никто не считал. Ну разве что полковник наш в какой реляции отписал: "Ваше недоменянное величество, государь амператор, испанские полки, так их растак, все еще не передохли до последнего человека. Genio y figura hasta la sepultura"*...- тут молодой человек сообразил, что позволил языку завести себя слишком далеко и сердито прикусил загубник. - Если из пушек не палят, рядовой, еще не значит, что запальники побросали,- добавил он уже другим голосом через пару минут, скривив губы и кидая на собеседника настороженный взгляд: не побежит ли французский патриот жаловаться по начальству на подданного Пепе-бутылки. Нужно было как-то сгладить впечатление, и потому он заставил себя сказать неожиданно дрогнувшим голосом. - Домой я хочу, рядовой Ланьон. Ждать меня некому, но лучше подохнуть на мадридских мостовых от соседского ножа, чем в здешней грязи от русской пули. Домой... * горбатого могила исправит
Никола Ланьон: Сперва Никола решил, что неправильно понимает желчную речь Фернандеса, иностранец все-таки, может, в словах путается, но чем дальше тот говорил, тем очевиднее становилось - испанец вполне отдает себе отчет в возмутительности своих речей. Послушать его, так выходило, будто только Фернандес и его соотечественники трупом ложились? А то и еще лучше - будто их нарочно подставляли под огонь, прикрывая французов? Пальцы подростка сами собой стиснулись в кулаки, и вдруг это - "домой". Нет, Никола не хотел под крылышко к матушке, и никто не мог бы упрекнуть его в трусости, но безысходная тоска в голосе испанца многое объяснила рядовому Ланьону. Время от времени накатывало даже на ветеранов, у которых ни дома, ни семьи в помине не было и появиться уже не могло - куда уж, прожив век перекатиполем... - У меня мать в Париже. А старик сейчас с Даву, - вздохнул Ланьон-младший. Он вспоминал об отце куда реже, чем следовало бы примерному сыну, но это вовсе не значило, что Никола не был к нему искренне привязан.
Мигель Фернандес: - В первом армейском, значит?- ухмыльнулся Фернандес, опомнившись и вынимая изо рта трубку. Поблагодарил Никола коротким кивком, и, словно извиняясь за единоличную эксплуатацию, протер мундштук ладонью.- Считай, мы с ним земляки, может, случалось, вот как с тобой, табачок делить. Как звать-то? Ну, как тебя в смысле - Ланьон? Мой-то папаша при дивизии остался, до капитана дослужился, того и гляди, шефа батальона отхватит. Выпить хочешь?- без какого бы то ни было объективного повода вдруг предложил он. Потянулся за ранцем, но остановился и перевел блестящие, лукавые глаза на подростка. - Или строгое начальство не одобряет?
Никола Ланьон: - Мой тоже капитан. Капитан Эжен Ланьон, тринадцатый пехотный... - отрекомендовал родителя Никола, мимолетно удивившись вопросу - конечно, тоже Ланьон, какую же другую фамилию может носить его родной папаша. Посипев прогоревшей трубкой и убедившись, что толку от этого ждать не приходится, он тщательно выколотил ее об каблук и бережно спрятал обратно в карман. После чудесного явления карася Никола не удивился бы, если бы из ранца Фернандеса на свет Божий возник, например, кремовый торт или бутылка токайского с печатью императорских погребов, но на всякий случай уточнил: - Смотря что выпить. Незабываемый опыт с самогоном Прево научил его быть весьма и весьма придирчивым к качеству спиртного.
Мигель Фернандес: - Да спирт, что ж еще?- с видом кота, добравшегося до вожделенной крынки со сметаной, которую он выслеживал с того дня, как она была сливками, проговорил испанец. Казалось, он вот-вот облизнется, вытягивая из все того же самопального подсумка фляжку с водой ровно тем движением, с каким выкорчевывают из земли крепкий, широконогий боровичок, облепленный у корней землей и пряно пахнущим мхом. Взболтнув манерку, Мигель от удовольствия прищелкнул языком. - Разбавить или так выпьешь, рядовой? Накатим по одной, и пойду я по начальству докладываться. Утром для настроя, ночью для покоя, а в прочий час - от недобрых глаз. Что скажешь, гражданин?
Никола Ланьон: - Разбавить, - малодушно попросил Никола, чуть наморщив нос. Конечно, по-хорошему знакомство следовало отметить, но у него никак не получалось браво, ухарски, глотать обжигающую жидкость, не покривившись. Непременно начинал перхать и фыркать, будто нюхнул кайеннского перцу, вызывая всеобщее веселье.Ланьон достал из-за пазухи еще два яблока, чтобы было чем закусить угощенье, и важно заметил: - Граждане все в прошлом веке остались. Дикое было время.
Мигель Фернандес: - Устами младенца...- подмигнул Мигель, перекинув юноше на колени свою фляжку и отвязывая от ранца небольшую бутылку из выдолбленной горлянки, радовавшую глаз своей пестрой, пятнистой, как корова, расцветкой. Зажав ее между коленями, он аккуратно вытащил плотно притертую пробку. - Чего ждешь? Столового серебра бог не послал. Лей в крышку, да не геройствуй, что нальешь, то твое. За папу, за маму, за червону даму.
Никола Ланьон: Конечно, если бы Никола согласился хватануть неразбавленного, вопроса о младенцах бы не возникло, и он клятвенно пообещал себе в следующий раз не слюнтяйничать. Отмерив себе половину крышечки с поистине аптекарской точностью, Ланьон шумно выдохнул и отважно опрокинул в себя налитое, чувствуя, как в животе все заранее сжалось комком. Сцепив зубы, он со свистом вдохнул и помахал рукой Фернандесу, мол, воды не надо, незачем портить выпивку, но тут же поперхнулся воздухом, будто оцарапавшим обожженное горло, и все же закашлялся в кулак.
Мигель Фернандес: - Эх ты, еl hueso de la rana*, ну кто ж так..!- воскликнул Мигель, даже плюнув с досады. И правда, малахольные они какие-то, эти лягушатники! Пока по затылку не огреешь, не почешутся. Одной рукой Мигель выхватил у мальчишки яблоко и сунул его под самый нос новоиспеченного собутыльника. Вторая уже была наготове с тыквенной флягой, в ожидании, пока Ланьон будет в состоянии открыть рот. - Ну запивай, запивай уже! Да фляжку-то не урони!!! Бросив яблоко, он, словно курица-наседка, спасающая от коршуна последнего цыпленка в выводке, перехватил из дрогнувшей руки француза драгоценную емкость со спиртом. Оглядев скорчившегося в кашле Никола, испанец неожиданно улыбнулся во все тридцать два - или сколько их там оставалось - острых, будто специально наточенных зуба. - Ничего, компаньеро, обтерпишься. А местные ваши не гонят самогонку, что ли? Или ваш контуженный и сам не пьет, и другим не дает? И как же вы воюете вообще при таких порядках? * лягушачья кость
Никола Ланьон: Яблочный аромат, навязчивый и сладкий, несколько смягчил убойное действие чистого спирта, а вода из горлянки, заботливо поднесенной Фернандесом, окончательно возродила смущенного и раскрасневшегося Никола к жизни. - Я... хотел... оно вроде не очень крепкое, - поспешил пояснить он, едва продышавшись, чтобы хоть как-то оправдаться в глазах испанца. Тот, впрочем, прекрасно понимал, что к чему, и Никола вместо беспомощного вранья предпочел еще раз приложиться к тыковке, радуясь, что умудрился не расхлюпать содержимое заветной фляжки. - Да гонят... и пьют... то есть пьем.
Мигель Фернандес: Мигель только шире улыбнулся при этих словах - хоть это казалось невозможным - и хлопнул новообретенного соратника по спине. Удар был несильным, но выбил из мундира некое подобие пыльного обачка: то ли труху, налетевшую с яблони, то ли печную копоть, въевшуюся в горло каждому, кто хотя бы пару раз ночевал в крестьянских избах, то ли просто грязь, проевшую застиранную ткань. - Твое здоровье, рядовой Ланьон. И папаше твоему,- с несколько покривившейся физиономией добавил он.- Коли он жив еще конечно, во всей этой мясорубке... Видно было, что испанец хотел еще что-то добавить к своей краткой речи, но только поморщился и, резко выдохнув, опрокинул в себя манерку прямо из горла. Кадык на его шее с шумом дернулся - и тут же рядовой с тошным звуком, моргая, оторвал от губ драгоценный сосуд. Крякнул, все еще хлопая глазами, не дыша, жестом прося не то оброненную пробку, не то заесть кисленьким - и в конце концов сильно втянул воздух дрожащими ноздрями. - Ох, богородицу деву за ногу,- когда способность говорить вернулась к нему, надсадно протянул испанец. Завинтил крышку на фляге и закусил-таки прихваченным у Никола яблочком. Его лицо почти сразу пошло красными пятнами, но Мигель, пытаясь сохранить невозмутимость, продолжал дышать носом, крепко сжав челюсти. Одновременно его длинные руки, жившие, казалось, собственной жизнью, привели в порядок тыкву-горлянку. - Ну, пожалуй, пора и честь знать. С тобой сидеть хорошо, компаньеро, да я так к вечеру до начальства не доберусь, а и доберусь, как рождественский гусь: носом красен, вопрос с ним ясен. Проводишь меня?- взгляд, слегка косивший от выпитого, но утративший свою колючую настороженность, уперся в собеседника. По всему было видно, что спирт слегка дал по мозгам добровольца, придавая миру в его глазах несвойственные ему обычно легкость и красочность. - А, может, ну его, начальство ваше. Чай, не генерал, на парад не построились. Еще по одной?- тоном опытного искусителя предложил Мигель, всматриваясь в собутыльника то ли с надеждой, то ли с не очень понятным лукавством.
Никола Ланьон: Никола не без зависти наблюдал, как ловко Фернандес управился со своей долей, но ни за какие коврижки не рискнул бы сейчас повторить его подвиг, пусть даже в следующий раз испанец обнесет его чаркой и предложит похлебать водички. Положа руку на сердце, не очень-то и хотелось, но положение обязывало, и рядовой Ланьон намеревался со временем все-таки приноровиться к этому подлинно мужскому ритуалу. Выпитого же сейчас ему хватило, чтобы уши зацвели маковым цветом, будто подсвеченные осенним солнышком, а на скулах вспыхнул неестественный румянец. - Благодарствую, - обожженный язык, о счастье, послушался. - Вы бы приберегли фляжку, здесь такого не достать. Если в другой раз предложите - я с удовольствием. Вот давайте я вас к сержанту сведу, и угостите? Никола справедливо полагал, что после встречи с начальством Фернандесу некоторое время будет не до того. Не очень уверенным движением он выудил из-за пазухи еще одно яблоко и со удовольствием, по-жеребячьи, захрустел, смывая мерзковатое послевкусие во рту.
Мигель Фернандес: - К сержанту так к сержанту,- с неожиданной покладистостью согласился Фернандес. То ли на него, и впрямь, так повлиял глоток аквавиты, то ли бывшй вольтижер просто понимал, что неприятная процедура эта как больной зуб: и драть жалко, да выхода нет. Так или иначе, а он быстро собрал свои немудрящие пожитки, и, сбив напоследок в кивер несколько не покрытых паршой яблок, кивком дал понять, что готов выступать. Поваленный забор, разумеется, волновал его теперь не больше, чем примятая трава на лугу, где, согласно известной песне местного населения, гуляла возлюбленная пара. По примеру Никола хрустя кисловатым плодом, испанец выбрался из сада обратно на дорожку, и перебросив карабин через плечо на манер коромысла (роль ведра с водой исполнял наполненный яблоками головной убор) медленно, приноравливаясь к шагу нового компаньона, зашагал к господскому дому... Завершено.
полная версия страницы