Форум » Оккупированные территории » "Вперед, сыны Отчизны..." » Ответить
"Вперед, сыны Отчизны..."
Никола Ланьон: Преображенка, господский двор, 11 часов 20 октября 1812 года
Ответов - 39, стр:
1 2 All
Никола Ланьон: Никола Ланьон торопливо пробирался через узкую щель между задней стеной давно опустевшего хлева и покосившейся оградой. Тронутый изморозью осенний лист, раскрашенный всеми оттенками багрового и желтого, лег на его плечо, будто пророча золотые эполеты, но паренек даже не заметил этого. Во-первых, его куда больше заботило, не следит ли кто за ним, а во-вторых, Никола пребывал в сладостном предвкушении скорого обогащения без особых усилий. Конечно, пришлось потратить немного времени на то, чтобы выяснить, куда чернявый цирюльник прячет монеты, полученные за свои услуги брадобрея и переводчика, но это пустяки. Содержимое кубышки, которое должно было совсем скоро перекочевать в карманы Никола, с лихвой искупало все хлопоты. Рядовой Ланьон не считал, что его действия можно рассматривать как воровство, а потому не терзался угрызениями совести, вспоминая матушкины напутствия. Ну в самом-то деле, никто не тащит в суд того, кто съест орехи, припасенные на зиму белкой? Никола вынырнул из-за угла и, хотя кругом вроде не было ни души, торопливо шмыгнул внутрь хлева - мало ли, кому вздумается подышать свежим воздухом в такую холодину...
Серж: Французишка перехитрил сам себя: если бы не избранный им обходной путь, Серж, обсуждавший в тот момент с младшим конюхом сравнительные достоинства и недостатки барышни Тарпановой и барышни Залесской, его бы даже не заметил. Однако, как на воре шапка горит, так скупец во всем видит угрозу скопленному им состоянию. Бросив Никите торопливое «Подожди-ка», Серж стремительно пересек двор и ужом проскользнул в хлев, уже на входе поворачиваясь к нужному стойлу.
Никола Ланьон: Никола к тому времени уже успел присесть на корточки у поилки, которая служила отметкой тайному схрону чернявого Сержа, и даже немного поковырял комковатую, мерзлую землю ножиком. Первым его порывом, когда в хлеву возник хозяин клада, было вскочить на ноги, а вторым - вернуть нож за голенище. Никола сразу и накрепко усвоил, что мордобитие - это одно, а смертоубийство - совсем другое. Ему вовсе не улыбалось вступать в поединок с Сержем, если тому вдруг стукнет вооружиться вилами, вон, стоят, как нарочно приготовленные.
Серж: Само собой разумеется, за поясом у Сержа был заткнут нож, куда мужику без ножа, но в тот момент он о нем и не вспомнил. Руки молодого человека сами собой стиснулись в кулаки, и он шагнул вперед. – Ах ты, сволочь французская, – прошипел он на своем родном языке, даже не задумавшись, поймет ли тот. Впрочем, последовавшие за тем ругательства должны были быть знакомы человеку, уже не первый день имевшему дело с ненавидящим захватчиков населением. Оказавшись по завершении своей тирады перед воришкой, он с силой толкнул того в грудь.
Никола Ланьон: Хотя Серж был единственным из дворни, с кем можно было кое-как объясниться, Никола ни на мгновение не пришло в голову вступить в переговоры, поскольку пострадавшей стороной он ощущал именно себя. Рядовой Ланьон уже успел в мыслях сродниться с чужой казной, почувствовать себя ее единственным и полноправным собственником, и на тебе! Именно Серж казался сейчас мародером, вознамерившимся вытрясти из тощего мальчишки все, до последней монетки и трубки с треснувшим чубуком. Свое же Никола намеревался защищать до последнего. От тычка Никола шатнуло, он вынужден был отступить на шаг, почти прижимаясь спиной к стене, но все же с воодушевлением приложил Сержа кулаком в челюсть.
Серж: Серж дернул головой, но удар все же достиг цели, кровь из разбитой губы тут же заполнила рот солоноватым привкусом, и если мгновенье назад он всего лишь хотел надрать мальчишке уши, теперь загадочная русская душа жаждала крови. Не обращая больше внимания на разницу в росте, весе и возрасте, он со всего размаху ударил воришку под дых.
Никола Ланьон: Для гражданского, которому приходится иметь дело со щипцами и папильотками, у Сержа оказалась удивительно тяжелая рука. Конечно, это было несравнимо с ударом конского копыта, но все же Никола казалось, будто грудь перетянуло железным обручем, выдавливая по капле тот воздух, который не вышибло из легких в первое мгновение. Он скорчился, пытаясь вдохнуть поглубже, получалось плохо, с каким-то почти жалким всхлипом. Никола знал, что это пройдет, и даже очень скоро - если смотреть со стороны, вот только у него не было времени пережидать, как не было и сил разогнуться.
Серж: Не обращая внимания на скрючившегося под стенкой француза, Серж присел около поилки и не без труда приподнял ее и сдвинул в сторону. На припорошенной изморозью земле обнаружился холщовый мешочек, тут же, впрочем, исчезнувший за пазухой куафера. – И не разевай больше рот на чужое добро, скотина французская, – прошипел он и мстительно пнул мальчишку в голень, поворачиваясь к выходу.
Мигель Фернандес: Однако, триумфальному шествию взлохмаченного победителя суждено было прерваться, толком не начавшись. Высокая фигура, появившаяся у входа, преградила путь Сержу, как во времена оные былинные русские богатыри преграждали путь какому-нибудь нехристю, посягнувшему на самое святое, что есть на Руси, то есть березки, с которых так романтично осыпались на плечи Никола осенние листья, женщин, которые, как известно, останавливают на скаку различные средства передвижения, и водку, местонахождение которой, по замечанию одного популярного остряка, и определяет местонахождение России в наше прозаическое время. Собственно в поисках этого последнего ингредиента рядовой Мигель Фернандес и находился с самого утра описываемого нами двадцатого октября. Этот живительный элексир, который гордый сын испанской земли неизменно называл orujo, остро требовался его молодой, изнывающей от тоски душе, и не менее молодому, и ничуть не менее страждущему телу,- последнему даже больше, потому что к холоду, от которого рядовой страдал в трезвом состоянии, теперь прибавился еще озноб - верный спутник сильного похмелья. ... Определить начинающуюся драку для опытного слуха не составило большого труда, поэтому испанец, настроение которого было с утра безнадежно испорчено, не преминул "заглянуть на огонек" в хлев, явившийся ареной уже известных читателю событий. Одного взгляда на пейзаж после битвы Фернандесу было достаточно. Следующие его действия были предельно понятны и просты: пара быстрых шагов к поворачивающемуся куаферу и удар на противоходе в челюсть, уже изрядно пострадавшую от действий товарища.
Серж: От полученного удара из глаз Сержа едва не посыпались искры. Шатаясь, как если бы ему довелось сейчас глотнуть той самой eau de vie, поисками которой был озабочен испанец, он отступил на два шага назад, когда стенка, этот извечный друг пьяных и избиваемых, поддержала его в трудный момент. – Ах ты мерзавец, – прошипел он, – двое на одного, да? Дальнейшее ознакомление солдат с сокровищами русского нелитературного языка не состоялось: под пальцами распластанной по спасительной стене правой руки Сержа обнаружились вилы, тотчас же принятые на вооружение. Первый взмах этого грозного оружия с грохотом сшиб в поилку оставленную кем-то не на месте упряжь, и молодой куафер, переводя горящие ненавистью глаза с одного француза на другого, благоразумно решил ограничиться обороной в надежде на скорейшее вмешательство Никиты.
Мигель Фернандес: Ознакомление гостей хлебосольной Преображенки с сокровищами русской речи было невозможно еще по одной причине: оба героя в синих мундирах недостаточно владели родным языком Сержа, чтобы оценить богатство и красоту его выражений. Да и, сказать по правде, в этот момент их оно не очень и интересовало; во всяком случае Фернандеса гораздо больше беспокоили выставленные вперед вилы. К опаске, которую вызывало это импровизированное, но от того не менее опасное оружие, примешивалась доля насмешливого любопытства: противник, если он не полный идиот, не мог не понимать, что убить успеет только одного. А дальше маршрут известный: сушиться на солнышке, под неутешное рыдание женщин и краткое слово командующего повешением офицера. Сам Фернандес умирать не хотел. Во всяком случае, не такой поганой смертью, какая грозила ему в это морозное утро на чужой земле. Трезвым, да еще с похмелья покинуть этот мир, без надежды на приличные похороны - это для романтиков вроде незабвенного сержанта Леблана. Поэтому он предостерегающе вытянул руку в сторону ощетинившегося вилами Сержа, показывая, что никаких агрессивных жестов делать более не собирается. Очень медленно, не сводя глаз с нацеленного оружия, он свободной рукой нашаривал плечо или куртку Ланьона. С силой потянув юношу на себя, Мигель одновременно толкнул незадачливого искателя приключений за спину, уводя того из-под удара. - Околоньи!- на ломаном русском, освоенном за время общения с местным населением, обратился испанец к Сержу. Этот призыв сопровождался парочкой таких же искаженных непечатных выражений, использованных для придания фразе большей убедительности. Затем дернул Кола за рукав. - Ты как? Цел? Ранен?
Никола Ланьон: - Цел... - Никола уже успел отдышаться и даже более того, уверовать, что смог бы уделать русского и без вмешательства Фернандеса. За считанные мгновения в голове паренька пронеслось множество мыслей самого кровожадного свойства, но все же вилы в руках Сержа оставались достаточно весомым аргументом, чтобы не лезть на рожон. Ланьон ограничился тем, что на чистейшем французском объяснил ему, как неразборчива была в связях его матушка, бабушка и все женщины Сержевого семейства по восходящей, а заодно хлопул себя по сгибу локтя, показывая, чего изрядно недоставало мужской половине той же фамилии.
Серж: Глаза куафера сузились, но здравый смысл был свойственен русскому ничуть не менее чем французу, и вилы, дрогнувшие было при первых словах Никола, все же остались в оборонительном положении. Страстная любовь к театру, благодаря которой французский язык Сержа обогатился знакомством с Мольером, Корнелем и Расином в оригинале, снабдила его и регулярными физическими упражнениями в виде частого перетаскивания декораций, однако приобщение к Мельпомене, даже в столь непосредственной форме, никак не сделало из него героя. – Извечно низкие натуры рисуют себе высших сообразно тому, сколь могут дотянуться, – язвительно сообщил он французам на их родном языке. – Семейство ничтожного вора склонно к инцесту и прелюбодеянию преотвратным, удивительно ли, ежели весь мир в его очах пахнет дерьмом его родных пенат? Тут самообладание изменило ему, и он прибег к помощи избранных русских выражений, дабы дать обидчику более полное представление о его происхождении.
Мигель Фернандес: "Мерзавец,"- мелькнуло в голове у рядового Фернандеса при первых же словах, выданных Сержем.- "Мерзавец, ты, значит, здесь вместо дела латынь... то есть тфу! французский учишь?!" По мере того, как припертый в углу русский развивал свою мысль, рот испанца кривился все больше. - Ты только послушай, Кола!- после особенно заковыристого выражения не выдержал он. Глаза Мигеля сузились и в них появилось нехорошее выражение.- Это он о тебе говорит, между прочим, о солдате Великой армии. Значит, вот что ты о нас думаешь, красавец? А, может, ты это и раньше думал, да просто хорошо скрывал, м? Может, ты свои мысли кому-то еще передавал? Своим друзьям в лесу, нет? У тебя ведь наверняка есть друзья в лесу, верно? Может быть, ты им не только это рассказывал? А еще? Что еще? Говори, не бойся, здесь все свои. Давай! Последние слова испанец почти прокричал, начиная медленно наступать на прижавшегося в углу Сержа. Собственные речи, словно капли, падающие в сосуд, медленно но верно взвинтили испанца до состояния близкого к бешенству. Шажок за шажком он продолжал надвигаться на русского, не замечая больше ни выставленных вил, ни блестящих глаз противника. - А ну, говори, змееныш, ты бегаешь к партизанам? Бегаешь? Chupa ma pija con leche! Говори, ну!
Робер Леблан: - Отставить, рядовой Фернандес! - раздался за спиной Мигеля голос его непосредственного начальника - сержанта Леблана. - Отпустите этого юношу. Робер, будучи от природы человеком относительно спокойным, обычно не выходил из себя, видя, что его солдаты занимаются чем-то недозволенным. Он злился, но все эмоции переживал внутри себя, отчитывая подчинённых почти спокойным тоном. Гиенец полагал, что избыточное проявление гнева есть признак слабости, поэтому лучше всего знать меру и держать нервы в узде. Однако среди солдат были несколько личностей, которые приводили Робера в бешенство за рекордно короткие сроки. И непокорный сын Иберийского полуострова занимал почётное первое место в этом списке. Леблан не признался бы в этом никому, даже себе, но при мысли о том, что Фернандеса ждёт наказание, он испытывал какую-то странную радость. В том, что в драке виноват Мигель, сержант не сомневался. Не винить же в стычке Ланьона - мальчику вряд ли стукнуло бы в голову учинить что-то недозволенное. Да и крестьянин-переводчик, судя по его виду, был жертвой, а не нападавшим.
Мигель Фернандес: Примерно с тем же успехом можно было отдавать приказы бычку-двухлетку, увидевшему перед собой трепещущую по ветру мулету. Если бы даже Мигель услышал приказ, отданный офицером, этот окрик лишь подстегнул бы его желание немедленно расправиться с врагом. Сделав обманное движение, он пропустил грозившие острия вил над правым пречом и крепко ухватился за их рукоять у самого основания. - Ну иди сюда, поговорим,- с нескрываемым наслаждением в голосе прошептал он.
Никола Ланьон: Запахло жареным. Рядовой Ланьон ощутил сие так же остро, как если бы это лично его подвесили над огоньком и сбрызнули маслом, чтоб корочка получилась ровной и золотистой. Подчиненные потихоньку посмеивались над Лебланом, но все же его строгости были не просто блажью малахольного. Он был командиром, а значит... Даже у Ланьона, с его неистребимой верой в свою счастливую звезду, не хватило смелости повиснуть на руке испанца, оставалось только орать. - Фернандес, хорош! - ломающийся голос Никола сорвался почти на щенячий визг. - Хватит, пусти его!
Серж: Появление на поле брани третьего француза вместо нетерпеливо ожидаемого им Никиты настолько ошеломило Сержа, что он пропустил его приказ мимо ушей и маневр испанца застал его врасплох. Не помня себя от ярости, молодой человек отпустил ставшие вдруг бесполезными вилы, шагнул вперед и со всей силы ударил в оказавшееся вдруг так близко ненавистное лицо.
Мигель Фернандес: - Ах ты...!- дальше горло испанца булькнуло; не ожидая такой прыти от перепуганного селянина, он мог только с запозданием вскинуть руку, когда в глазах взорвались тысячи искр. Нелепо шатнувшись, рядовой наугад отмахнулся, пытаясь достать противника, но было уже поздно. - Тварь!- зажимая руками губу и нос, готовые взорваться от боли, прошипел он, пытаясь разлечить что-то слепо мограющими глазами. Если бы в этот момент крепостной находился в пределах досягаемости, ему бы не поздоровилось. Господа, самое время хватить под руки.
Настасья: Настасья, прибежавшая на шум вослед чернявому французу, охнула и перекрестилась. Чего орать, криком смертоубийство не остановишь. Вона какой бешеный – на вилы с голыми руками прет, будто пьяный. А может, пьяный и есть. Кто этих французов знает, они, поди и с утра водку хлещут, нехристи. Здесь только один способ выручит. Покрепче ухватив ведро с водой, которое она не решилась бросить во дворе без присмотра, Настёна шагнула вперед и расчетливым движением выплеснула его содержимое на драчунов. Хоть при беге она и расплескала часть, оставшегося должно хватить, чтобы остудить горячие головы. Совершив этот решительный поступок, Настя немедленно спряталась за спину чернявого, поскольку он тут был за главного, самый спокойный, да и почитай, знакомец уже.
Робер Леблан: - Мерси, - на ходу бросил Робер Настасье, забыв о том, что французским девушка не владеет, а это значит, что его слова цели не достигнут. Драка между Мигелем и барским куафёром, который ранее наведывался в отряд гиенца, грозила обернуться натуральным смертоубийством, а этого Леблан допустить не мог. Разбираться кто прав, а кто виноват, сержант решил потом - на данный момент самым главным было прекратить то, что русские называли сочным словом "мордобой". Холодная вода в большом количестве сделала то, чего не удалось добиться словам командира - оба дерущихся человека на миг прекратили махать кулаками, и этого мига Роберу хватило, чтобы встать между русским и испанцем. Не будь они ошеломлены импровизированным дождём, молодой человек бы не рискнул так поступить - тогда ему грозили бы телесные повреждения немалой степени тяжести. Но благодаря смекалке русской девицы выход из положения был найден. - Прек-ра-тить!!! - крикнул Леблан, стараясь отодвинуть в разные стороны Фернандеса и его недруга. - Что здесь происходит, Никола? - обратился Робер к стоявшему неподалёку Ланьону, полагая, что юноша, не ослеплённый яростью в отличие от Мигеля, сможет внятно рассказать о случившемся.
Никола Ланьон: Никола и в голову не приходило, что в одно небольшое с виду ведро может поместиться столько воды, чтобы в разной степени хватило окатить всю честную компанию. Проморгавшись, он спешно сунулся поближе к Фернандесу, чтобы не позволить ему совершить еще какую-нибудь опрометчивость, тем более, что сержант был сейчас между молотом и наковальней. - Да он первый начал, - Никола обличающе ткнул в Сержа пальцем, чтобы ни у кого не осталось сомнений в личности виновника. - Я зашел соломы поискать, тут этот приходит и без разговору в рожу кидается. Что мне было, раскланиваться? Врезал, сами видите. А потом на шум Фернандес пришел, отнять русского у меня хотел, пока я его не покалечил. Ну, он и на Фернандеса кинулся, не понял своего счастья.
Робер Леблан: Поначалу Робер поверил тому, что поведал Никола, однако Леблан знал, что всегда следут выслушать несколько сторон - тогда, и только тогда можно будет увидеть более-менее подробную картину произошедшего. Со слов Ланьона получалось, что во всём виноват русский, но, зная буйный нрав Фернандеса, сержант сомневался, что рассказ Никола полностью правдоподобен. Лицо того, кто упоённо дрался с Мигелем, было знакомо Роберу - парень был куафёром у кого-то из Тарпановых или Морозовых, часто общался с солдатами, находившимися на постое, и, что немаловажно, грамотно говорил по-французски. А это значило, что придётся расспросить и его. Если куафёр виноват, то пусть его накажет хозяин. Если нет - наказание понесут провинившиеся солдаты. Хотя за драку им не мешало бы посидеть на гауптвахте, то есть в местном сарае. Примерно с такими мыслями Леблан обратился к возможному виновнику схватки. - Теперь ты скажи, что тут произошло? - спросил Робер у юноши, на всякий случай положив руку ему на плечо - чтобы не вздумал вырываться и продолжать размахивать кулаками.
Серж: Глаза Сержа засверкали, но окативший его поток воды смыл большую часть бешенства, возвращая ему способность рассуждать здраво. Кулак, взметнувшийся было, когда его врага заслонила собой высокая фигура третьего солдата, опустился. Третий пришел не драться, он даже требовал с двух воришек объяснений, но Сержу вовсе не хотелось упоминать о покоившемся у него за пазухой серебре. Проведает Морозова, вспомнит, война чай, не до балов и причесок, пошлет на черную работу, и ввек не видать ему желанной свободы. Все эти мысли не заняли и доли секунды, а следующий его шаг был ясен как Безымянка в погожий денек. – Брешет он все! – крикнул Серж по-русски. Пробившийся через прореху под крышей солнечный луч осветил лицо третьего солдата, казавшегося незнакомым, а стало быть, вряд ли подозревавшего, что куафер говорит по-французски. Ну а если он и знает, что ненадобно, так всегда ж можно объясниться, виноват мол, напрочь забыл, с кем разговор веду. – Сливки небось искал, что Марфа для господ и твоего же, скотина, начальства под стрехой раньше хоронила. Едва меня увидел, кинулся, что твой оглашенный, ни за что ни про что губу разбил, а тут и пособник его, что на карауле стоял, помогать прибежал, все лицо своротил, собака заморская. Челюсть, забытая в пылу драки, напомнила о себе вспышкой боли, и Серж, ни на миг не сводя настороженных глаз со своих обидчиков, осторожно пощупал уже наливавшийся под кожей синяк. Появившийся в дверях Никита – и где его раньше черти носили? – кивнувший при упоминании о Марфе, сочувственно поджал губы и потрогал скулу, расквашенную неделей ранее кем-то из захватчиков.
Мигель Фернандес: Фернандес, который за время "опроса свидетелей" успел убраться из эпицентра боевых действий, и теперь сидел на перевернутой поилке, зажимая рукой кровоточащий нос, при выступлении Сержа издал громкий смешок. - Смотри-ка, опять на своем лягушачем языке забормотал!- его глаза, превратившиеся в две щелки, не отрывались от противника.- А прижало, так все понимал, и говорил, как по-писанному! Будь я проклят, если он не шпион! Рука испанца сама собой сжалась в кулак. Присутствие сержанта, так некстати появившегося в месте событий, выводило его из себя. С одной стороны, продолжать драку на глазах у этого фанатичного блюстителя дисциплины было неразумным шагом, но и смириться с тем, что русский, посмевший поднять руку на солдат победившей армии, улизнет безнаказанно из-за мягкотелости этого доморощенного миротворца, было тоже невозможно. Он даже приподнялся в ярости, но разбитый нос тут же дал о себе знать, и губы и подбородок испанца окрасились кровью. Презрительно сплюнув под ноги, Мигель упал обратно.
Никола Ланьон: В этой пламенной речи Никола уловил ровным счетом одно знакомое слово - "собака", и это нисколько не помогло ему понять, что там с таким жаром врал русский. В том, что Серж раскрыл рот исключительно для того, чтобы оклеветать цвет Великой армии в лице рядовых Ланьона и Фернандеса, сомнений не было. Радовало то, что сержант вряд ли понял больше, но с какой стати куафер внезапно перестал владеть французским? Упоминание Мигеля о шпионаже устремило мысли Никола в новое русло - теперь он уже не просто был невинной жертвой русского дикаря, но пострадал при исполнении, когда пытался поймать партизанского лазутчика. -Да его надо за жабры взять, сержант! - выпалил он, снова тыкая пальцем в Сержа. - Встряхнуть, как следует, он не только по-людски заговорит, он еще и дельное чего расскажет!
Робер Леблан: Чем дальше, тем меньше Леблан понимал, что происходит вокруг. Быстрая, насыщенная эмоциями речь русского парня не дала Роберу никаких сведений о происходящем. Возможно, если бы тот, кого сержант сейчас допрашивал, говорил медленно и чётко, гиенец смог бы извлечь немного информации о случившейся стычке. Но куафёру было далеко до терпеливой Насти, и Леблан понял, что добром выудить сведения не получится. К тому же слова Ланьона и Фернандеса подогревали уверенность своего командира в том, что не всё так просто. Робер точно помнил, что французским его новый собеседник владел, и говорил хоть с акцентом, но более чем бегло. По крайней мере, сам сержант был уверен, что несколько раз видел, как зачинщик (или не зачинщик) драки беседовал с французами-постояльцами. - Я предупреждаю, - Леблан понизил тон, - предупреждаю в первый и последний раз, что тебе лучше сказать всё, что знаешь, по-французски. Я знаю, что ты говоришь на нашем языке. Вот и солдаты мои готовы это подтвердить. Учти, молчание сделает хуже тебе же. Если ты заговоришь, я обещаю, что ни я, ни мои солдаты не причинят тебе никакого вреда. Робер крепче стиснул плечо Сержа, посмотрел на Ланьона, затем на Мигеля, и едва удержался от того, чтобы поспешно отвести взгляд в сторону. Чёрные глаза испанца блестели как раскалённые угли, и если бы взглядом можно было бы обжигать, то "пленник" сержанта уже успел бы сгореть дотла.
Серж: Теперь Серж был уверен, что третий француз принадлежал к начальству, что, впрочем, не помешало ему яростно дернуть плечом, стряхивая удерживавшую его руку. Вмешательство солдат смешало ему карты, и молодой человек поклялся про себя, что обязательно еще расквитается с обоими, но прежде следовало выпутаться из затруднительного положения. – Воины пренаглейшие лжет, стыда не ведая, – начал он, исподлобья глядя на сержанта. Ни у Расина ни у Мольера ему не случалось встречать слово «сливки», и Сержу пришлось сделать паузу, чтобы подобрать нужные выражения, а заодно, кто знает, дать воришкам возможность показать всему свету, почему невинная жертва предпочла сначала высказаться на своем родном языке.
Мигель Фернандес: Говорят, что к войне - да и просто к драке - приводит взаимное непонимание. Не верьте! Иногда оно, в буквальном смысле слова, может спасти жизнь, просто потому что враждующие стороны не понимают, что их оскорбили. Именно так случилось в этот раз с Сержем и его темпераментным собеседником. Если бы, паче чаяния, один из них произнес что-нибудь про кисло-молочные продукты, а второй услышал, и, хуже того, понял бы это высказывание, то маленький сарайчик превратился бы в арену битвы не худшей чем бой быков. Но, должно быть, само провидение сегодня вмешалось в ход событий, ибо обидные для каждого испанца слова так и не прозвучали. Мигель только фыркнул на слова Сержа, и, пробормотав: "Chupe mantequilla de mi culo!"*, воззрился на начальство с нескрываемой иронией, как видно, не ожидая от того ничего хорошего. ... Сержанта своего Мигель не любил - в этом чувства Леблана к буйному сыну Иберийского полуострова были вполне взаимны. За краткий срок пребывания под его командованием испанец, наверное, побил рекорд части по отбытию нарядов вне очереди, отсидкам на гауптвахте и прочим радостям армейской жизни. Дело было даже не в том, что Робер был французом - в полку короля Жозефа все офицеры традиционно не являлись соотечественниками своих подчиненных - и даже не в том, что тот требовал от рядовых соблюдения дисциплины. Будем откровенны: Мигеля, католика, дитя богемы, пусть одним боком, но все-таки дворянина, доводило до исступления сама мысль о том, что он подчиняется сыну какого-то ремесленника! К этому прибавлялась тайная досада за то, что Фернандес, проболтавшийся всю европейскую кампанию в пионерском батальоне, при всем желании не мог бы назвать себя таким опытным воякой, как "мягкотелый", по его мнению, сержант. Было и еще одно обстоятельство, не способствовавшее взаимной любви между этими двумя персонажами, но, с позволения читателя, о нем мы пока умолчим. Итак, пробормотав оскорбительную фразу - которую в равной степени можно было отнести и к французу и русскому - он уставился на Леблана немигающими глазами. * Близкий по смыслу цензурный перевод звучит как "Поцелуй меня в задницу".
Никола Ланьон: Никола ни разу в жизни не был в театре, если не считать балаганов на Бульварах, а поэтому не мог опознать в высоком штиле Сержа слога величайших мэтров сцены. Это, несомненно, был французский, но совсем не такой, каким изъяснялись в восемнадцатом пехотном, и понимать его получалось только с наморщенным лбом. Именно это спасло Сержа от праведного гнева Никола, когда давеча русский помянул прелюбодеев и кровосмесителей. Теперь же слова использовались относительно понятные, и Ланьон заносчиво вздернул подбородок - так и знал, одни пустые обвинения!
Серж: Не Расин и не Корнель выручили сейчас Сержа, но тщеславный месье Жорж, донельзя гордившийся, что его московская clientèle включала в себя всю женскую половину crème de la société, а молчание гнусных воров было ему даже больше на руку, чем разъяренные вопли – несмотря на явную неприязнь, ни один ни другой не воспользовался возможностью перебить его, а значит, появлялся шанс выбраться с честью из этой дурацкой переделки. – Юнец неоперившийся дурное задумал, бо в доме сием, – тут он обвел рукой вокруг себя жестом, достойным первого трагика французской труппы, – достойная дева Марта ранее сливки хранила. Юнец сей аки тать в нощи пожрать их задумал, я думаю, меня же узрев, подверг нападению. Тут он сделал шаг в сторону, тем самым приближаясь и к брошенным на полу вилам и к выходу.
Настасья: Настя, вполне довольная тем, что никто из вспыльчивых французов не обращал на нее внимания, хотя на обливание ледяной водой холодным утром могли бы и обидеться, бочком стала пробираться к выходу. Ее Прасковья ждет с Митькой, а тут и без нее разберутся, кто виноват. Настасья с высоты житейского опыта старшей сестры не самых спокойных братцев хмыкнула и повела плечом. Тут можно до следующего утра разбираться. Поняла она слова только зазнайки-цирюльника, пока тот не перешел стрекотать по чужому, но и этого было вполне достаточно. Куафер врал, как нанятый: сливок тут уж бог весть сколько не хранили. Впрочем, французы тоже наверняка врали не меньше. Просто потому, что перед лицом начальства.
Робер Леблан: Поняв, что толку от русского всё равно не будет, Робер не стал мешать своему собеседнику продвигаться к выходу. В конце концов, какое у сержанта право наказывать того, кто не состоит у него в подчинении, даже если этот кто-то виноват в произошедшем. В трогательную историю о похищении сливок Леблан не верил - Никола, конечно, ещё ребёнок, но он наверняка смог бы полакомиться чужими припасами незаметно, не попавшись никому на глаза. Проводив взглядом защитника молочного продукта, сержант обратил внимание на своих солдат. Мрачное выражение лица Фернандеса не было новинкой для его командира, но привыкнуть к проявлениям настроения испанца Робер так и не смог. - Я думаю, вы понимаете, что поведение ваше вышло далеко за рамки дозволенного, - резко бросил Робер. - Если вы восстановите против себя местных, вас же первых и прирежут. За драку с мирным жителем вы оба отправляетесь в караул. Исполняйте!
Мигель Фернандес: Поведение офицера еще раз подтвердило мысли Мигеля о том, что у того не все дома. Отпустить человека, который напал на твоих подчиненных, на все четыре стороны... Эх! Он еще раз смерил взглядом намеревающегося уходить русского, затем, поднявшись, демонстративно расправил плечи, переводя на сержанта наливающийся иронией взгляд. Память услужливо подкинула сцены из прошлого, в котором его соотечественников отправляли остыть за решетку не то, что за драку - за косой взгляд, брошенный на солдат армии-победительницы. А уж если, не дай бог, при "мирном жителе" находили нож... Да что говорить! Челюсть Мигеля выдвинулась вперед, губы сжались в тонкую линию. - Пошли, Кола,- после нескольких секунд тщательного перетирания зубов друг о друга, выдавил испанец.- Наши с тобой рожи не радуют господина сержанта. Ему приятнее видеть местных барышень, да партизан,- он резко тряхнул головой, от чего капля крови вновь сорвалась с кончика носа. Фернандес облизнул губы, но демонстративно сплюнуть под ноги офицеру все-таки не решился, и ограничился тем, что скривил рот.
Никола Ланьон: Ланьон был разочарован до глубины души решением сержанта. Вместо того, чтобы хорошенько допросить изловленного ими шпиона, может, даже, прямиком отвести его в штаб, Леблан отпустил проходимца с миром! Не говоря уже о том, что никаких сливок в конюшне в помине не было и быть не могло! Если бы не отцовские напутствия, Никола непременно сказал бы сержанту все, что думает об его чрезмерной снисходительности, однако образ Ланьона-старшего, возникший в воображении его сына, заставил паренька смолчать. Никола ограничился тем, что скроил самую кислую мину, на какую только был способен, чтобы Леблан осознал, как низко он пал в его глазах.
Робер Леблан: Если молчаливый протест Ланьона Леблан попросту проигнорировал, то едкие слова Фернандеса окончательно нарушили и без того шаткое душевное равновесие Робера. Острому на язык испанцу не составляло труда задеть сержанта за больное место. Гиенец, конечно, старался не подавать виду, что тот или иной выпад, сделанный непокорным рядовым, попал в цель. Единственным доступным Роберу методом борьбы с подобным поведением иберийца были регулярные наказания последнего, хотя толку от них не получалось. Но сейчас Леблану захотелось, не надеясь на уже озвученную кару, уколоть строптивого подчинённого в ответ на дерзкую фразу. - Придержи язык, Мигель! - повысил голос Робер, но быстро спохватился и прибавил: насчёт партизан ты ошибался. Для меня всё равно, придётся мне встретиться с одним стихийным бедствием или с другим, а посему между тобой и партизанами я не вижу большой разницы. В обоих случаях лучше, когда субъект находится под бдительным присмотром и не в силах чего-нибудь натворить. А теперь ступай. Мои распоряжения понятны? Леблан замолчал, думая, что ещё можно было бы высказать своенравному солдату. Вроде бы всё уже сказано, и осталось только дожидаться того момента, когда воины повернутся и ретируются, оставив своего командира наедине со своими мыслями. Про девушку-крестьянку Робер сейчас забыл, словно бы её на дворе и не было.
Мигель Фернандес: - Тааак точно, господин сержант! Есть заступить в караул совместно с рядовым Ланьоном! Разрешите идти!- что было духу гаркнул испанец, вытягиваясь "руки по швам", и словно задавшись целью оглушить всех, кто в этот момент находился в сарае. Надо сказать, что голос у него был громкий, разработанный службой в театре, пением - недаром говорят, что жители этой страны поют только с горя или на радостях - и бесконечными рапортами при отправке в наряд вне очереди. И в этом голосе явственно читалось удовлетворение. Стукнув пятками, молодой человек круто развернулся и, бросив коротки взгляд на Никола, направился к выходу из сарая.
Никола Ланьон: Общение с Фернандесом определенно не лучшим образом влияло на Никола, который и до того имел все задатки, чтобы стать занозой в заднице младшего командного состава. Подражая приятелю, он отсалютовал сержанту, довольно ловко щелкнув остатками каблуков по мерзлой земле, и последовал за испанцем, почти чеканя шаг, как на параде. Покидал конюшню Никола с чувством глубочайшего недоумения и твердым намерением отплатить Сержу за все оскорбления, нанесенные Великой армии вообще и рядовому Ланьону лично.
Робер Леблан: Робер почувствовал невероятное облегчение, когда оба рядовых покинули конюшню. Препираться с кем бы то ни было сержант не любил, отчитывать подчинённых - тем более. Если бы Мигель, Никола, или оба солдата вместе оказались более непокорными, Леблан был бы полностью вымотан в эмоциональном плане. Хотя настроение гиенца и сейчас не сверкало радужными красками к привычной душевной усталости прибавилось ещё и раздражение. Несколько минут после ухода солдат их командир стоял, пытаясь придти в себя. Затем сержант обвёл взглядом конюшню, увидел, что он остался в помещении один, и зашагал прочь. Куда - Леблан не знал, ему хотелось побыть наедине с собой и обдумать то, что случилось сегодня. Будучи полностью занятым своими мыслями, Робер не заметил, как дорога привела его в барский сад. Персонаж переходит в эпизод "Ты не вейся, чёрный ворон, над моею головой..." Эпизод завершен.
полная версия страницы