Форум » Оккупированные территории » "Всё здесь, друзья, изменой дышит..." » Ответить
"Всё здесь, друзья, изменой дышит..."
Робер Леблан: Преображенка, 20-е октября, вторая половина дня
Ответов - 21, стр:
1 2 All
Робер Леблан: Бой давно закончился, а в голове Леблана царил полнейший хаос. С удивлением он осознал, что, кажется, почти привык: смерть не так трогала его, злила, конечно, но... Робер вздохнул, вспомнив дом. Не такого желала ему матушка, конечно... Сержанту не запомнилось возвращение, окончательно осознал, что все закончилось, он только на дворе усадьбы, слегка замерзнув и проголодавшись. Леблан оглядел пленного русского и едва удержался, чтобы не сплюнуть на снег: остатки воспитания взяли верх над почти перенятыми у солдат привычками. Молоденький мальчишка, явно замерзающий. Сержант весьма смутно представлял себе предстоящий допрос.Так, надо узнать про лошадей... холод подстегнул его, избавив от излишней нерешительности. Лейтенант приказал запереть пленника, да и допрашивать лучше в более приятных условиях, не звери же они... - Вставайте и идите впереди меня, - коротко приказал Леблан пленнику. Спохватившись, он поинтересовался: - По-французски вы говорите?
Андрей Егоров: Андрею ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он поднялся на ноги и собирался было шагнуть вперед, когда вопрос француза заставил его обернуться и коротко кивнуть. - Говорю. Итак, первый шаг к допросу был сделан - если не считать таковым само попадание в плен. Но куда более грядущих дознаний, какими бы они ни были, корнета Егорова занимало место, куда привели его неприятельские солдаты. Преображенка осенью мало чем отличалась от Богородского, отчего у молодого человека защемило сердце. Впрочем, он уже почти не прикладывал усилия, чтобы отогнать прочь сумрачные мысли о том, что ему уже никогда не доведется побывать дома. Однако в Смоленской губернии, в отличие от губернии Нижегородской, обреталось создание, делавшее пребывание в этом некогда благодатном, а ныне охваченном военным бурлением краю весьма желанным. Сколько ни высматривал Андрей знакомый силуэт, осторожно вертя по сторонам непокрытой головой, Софьи Алексеевны Тарпановой заприметить он не мог.
Робер Леблан: Леблан зябко поежился, с тоской вспомнив родную Францию, где было куда теплее. - Тогда шагайте, мсье, - проворчал сержант, подталкивая пленника. - Вон туда, к дому. Немного поразмыслив, он решил отвести русского в канцелярию штаба: места там хватало, помещение было теплым, а сейчас Леблан мог думать, в основном, о тепле. Однако ему хватило внимательности, чтобы заметить взгляды "подопечного" по сторонам. Сержант ткнул русского прикладом под ребра. - Не крутите головой, или я отстрелю вам уши. - Связь между ушами и взглядами по сторонам найти не смог бы даже лучший философ, но усталого Леблана это не волновало. - Ваше имя, звание, полк? Что делали в том лесу? Не останавливайтесь, шагайте!
Андрей Егоров: От резкого тычка тяжелым прикладом пленник лишь выдохнул, поджав губы. Движение Леблана было не слишком резким, но ружье попало в то же место, куда получасом ранее угодили сапоги ныне капитана Шабо. - Андрей Егоров, корнет Ахтырского гусарского полка. Защищаю свое отечество от врага. Полагая, что дал исчерпывающий ответ, Андрей вновь погрузился в свои изыскания, стараясь, разве что, не столь заметно озираться. Угрозу француза он пропустил мимо той части тела, которую сержант грозился отстрелить, посчитав, что дурное настроение последнего ничего не стоит, по сравнению с ясными глазами Софьи Алексеевны Тарпановой.
Софья Тарпанова: Между тем, Софья не имела ни малейшего понятия о драматических событиях на Смоленской дороге, и в душе даже порадовалась переполоху, поднявшемуся среди французов. Что же они думали, им вот так спокойно дадут перезимовать в Преображенке, позволят объедать и обирать беззащитных мирных жителей, подобно тому, как голодные зайцы в холода обгрызают кору с яблонь в саду? Да не бывать этому! Теперь девушка еще больше укрепилась в намерении внести свою посильную лепту в борьбу с захватчиками, совместно с Варюшею и Настею объявив им свою маленькую войну. Мадемуазель Тарпанова полагала, что начать вполне можно с того, чтобы помешать французам наслаждаться незаслуженным отдыхом. А там - как знать! - может быть, им даже удастся совершить подлинно великое деяние, сравнимое с подвигами Гикии Херсонесской, Жанны Орлеанской Девы или Марфы-посадницы. Мысль о последней напомнила Софье о сочинениях господина Карамзина, а те, в свою очередь, привели на ум обещание выбрать для Мари роман, который помог бы ей коротать время в обществе матушки и сестрицы. Живое воображение легко нарисовало Сонюшке, сколь тягостно проводить час за часом под надзором Дарьи Андреевны, и, будучи созданием незлобивым, девица Тарпанова прониклась к госте сочувствием. Уже поделившись с сестрами Морозовыми своим гардеробом, Софья решила не жалеть и любимых книжек. Остановив свой выбор на жизнеописании Клариссы Гарлоу и "Письмах русского путешественника", она набросила платок и пелерину, намереваясь лично доставить Мари приятное чтение. Во дворе опять было полно народу, но вид этих людей заставил Софью попятиться к крыльцу, прижимая к груди книги. Конечно, она читала о войне и до некоторой степени успела свести довольно близкое знакомство с нею, однако же вид и стоны раненых, которым товарищи помогали слезать с телеги, безмерно напугали ее. Она прекрасно понимала, что жалеть французов - это не comme il faut для русской патриотки, но все же... Девушка поспешно отвела взгляд, чтобы не поддаваться этому неправильному чувству, и почувствовала, что ноги у нее подгибаются. - А... а... - беззвучно раскрыла она рот, чувствуя, как комок в горле делается колючим, будто ёж, не дает не то говорить - дышать, и всё же смогла, горестно вскрикнула: - Андрюша!
Робер Леблан: Леблан обернулся на женский голос и, оценив обстановку, вновь подтолкнул русского. - Шагайте, мсье! - рявкнул он, мысленно отмечая, что можно будет использовать это знакомство при допросе, надавив на пленника. - Я не спрашивал, чем вы вообще занимаетесь, я спросил, что вы делали в том лесу! Какие цели у вашего командира? Сколько у него человек? Робер рассердился на самого себя за чересчур расплывчатый вопрос. Больше сердиться было не на кого, за исключением русского, который явно считал, что его стрельба глазами по сторонам, сделавшая бы честь любой юной красотке, незаметна. Сержант тронул дулом ружья правое ухо русского, прозрачно намекая, что детские хитрости не пройдут. - А вы, мадемуазель, - обратился Леблан к Тарпановой куда мягче, чем к ее жениху, - шли бы в дом. Раненые - зрелище не для утонченной барышни.
Андрей Егоров: От фамильярного жеста французского солдафона и той, по его мнению, совершенной непочтительности, проявляемой Лебланом к барышне, Андрей резко остановился. Холодное дуло скользнуло по его щеке. - Слушайте, вы, месье! - зашипел он, задыхаясь от гнева. - Не забывайте, что вы здесь в гостях, а не у себя дома. Уже в следующую секунду корнет пожалел о своем порыве, который вряд ли бы принес что-то хорошее как ему, так и, не приведи, Господь, всему дому Тарпановых. Он метнул умоляющий взгляд на Софью, прося ее не вмешиваться и как можно скорее последовать совету сержанта, дабы не становиться свидетельницей совершенно безобразных разбирательств, которых ему теперь не избежать. - А если вам надобно что-то разузнать о моем командире, то выходите на дорогу и подождите, пока он сам или его товарищи появятся и захватят вас в плен. Какая возможность поговорить по душам. Андрей поежился, не то от распиравшего негодования, не то от сильного порыва ветра.
Софья Тарпанова: - Господи, да что же это!... - барышня Тарпанова, любимое дитя своего papa, даже ножкою притопнула, негодуя на несправедливость окружающего мира. Не так всё должно быть вовсе, это Андрею Николаичу следует француза под ружьем вести! Бросив в сердцах книги на окровавленную солому в телеге, Софья шагнула к жениху, прижала ладони к потемневшим золоченым шнурам доломана, будто пытаясь хоть так отогреть своего бедного Андрюшу, снизу вверх заглянула ему в глаза - Егоров был на добрую голову выше свей нареченной. - Я требую, месье, - гневно обернулась она к сержанту, - чтобы вы немедленно освободили этого человека из-под стражи.
Робер Леблан: Леблану стоило изрядных трудов удержаться от желания почесать затылок. По-хорошему, девицу стоило бы оттащить и сдать папаше, чтоб тот объяснил дочке, что к чему и куда лезть не надо. А этому "орлу", подвергающему опасности явно неравнодушную к нему красотку, навешать по ребрам... но вся беда была в том, что оттаскивать мадемуазель было некому. Оставить же русского без присмотра сержант бы не рискнул. Оставалось действовать уговорами и взывать к здравому смыслу. - Мадемуазель, берите свои книжки и... идите отсюда. Этот человек был захвачен в плен, и никто его освобождать не будет по капризу даже очень красивой дамочки, понятно? - говоря это, Леблан чувствовал себя персонажем дурацкой пьески, исполняемой порой на рыночной площади. - А вы, мсье, не выкаблучивайтесь, вы даже не в бою захвачены, а при грабеже обоза. Таких, как вы, на суку вздергивают, и не при даме будь сказано, что перед этим делают.
Андрей Егоров: - Софья Алексеевна, заклинаю вас, душа моя, уходите отсюда, - по-русски взмолился пленный, сопровождая свои слова полным тревожной печали взглядом. - Живее, Сонюшка, пожалуйста. И немедленно корнет попытался отвлечь внимание Леблана на себя. - А что делают с мародерами и насильниками, не подскажете? Или ваш император считает, что все народы суть трусливые овцы, которым надобно лишь смиренно блеять при виде бравых французов? Слишком дерзкие речи, но не сносить же, думал Егоров, оскорбительные слова этого прохвоста в пехотном мундире. Мадемуазель Тарпанова, несмотря на все уговоры жениха, по-прежнему не двигалась с места. Сколь ни были тому приятны нежные прикосновения ненаглядной, долее подвергать ее опасности ему бы не позволила совесть. - Соня, да не стой ты! Ну!
Варвара Залесская: И вот тут-то появилась Варвара Залесская. Очень вовремя, словно ангелы ее под ручку привели. Сразу поняла, что происходит. Задохнулась от волнения. Но сразу взяла себя в руки, подбежала к Соне, обняла за плечи. - Пойдем, моя хорошая, пойдем, мой ангельчик... Ты все равно тут не поможешь, пойдем домой... И на ухо, жарко, повелительно: - Не зли этих негодяев, Андрею хуже будет, пойдем, пойдем, Алексею Михайловичу скажем, он что-нибудь придумает...
Софья Тарпанова: Упоминание Алексея Михайловича волшебным образом подействовало на Софью, которая совсем уж было собралась высвободиться из успокаивающих полуобъятий Варюши и совершить что-нибудь опрометчивое. Простая мысль немедленно бежать к отцу как-то не пришла ей в голову, взамен того там теснились рассуждения о человеколюбии, хороших манерах и непрошеных гостях, адресованные сержанту Леблану. Как ни горько было признавать, но и Варя, и Андрей были правы - не стоило понапрасну злить француза, да и терять драгоценное время не следовало тоже. - Пойдем скорее к papa ! - Софья сама потянула Варвару к двери, ободряюще улыбнувшись жениху, и добавила: - Будьте спокойны, друг мой, мы все уладим. Ей стоило немалого усилия воли удалиться со двора чинно и неспешно, как то положено уверенной в себе и благовопитанной особе, тогда как на самом деле хотелось нестись сломя голову, торопясь поведать самому родному человеку свои печали. Дамы удаляются в другой эпизод
Робер Леблан: - А вы уже и насильником стали, мсье? - насмешливо уточнил Леблан в ответ на слова русского. Попытки же корнета уговорить свою дамочку уйти были как нельзя кстати. Впрочем, если она начиталась романов... Леблан сплюнул. Этот вид женщин он не любил больше всего. Явление второй женщины было весьма вовремя - главное, сейчас эта ненормальная отцепится от пленника, а там уже пусть жалуются кому угодно и просят кого угодно, он успеет допросить корнета! - В ваших интересах ответить на мои вопросы, - слегка понизив голос, добавил сержант, почти миролюбиво подталкивая русского к дому. - Идите-идите, а то совсем замерзнете... так о чем это я? Ах да. Красивая девушка. Ваша невеста? Возлюбленная? Как вы думаете, ей нравятся смуглые мужчины?.. Но даже если нет, придется ей полюбить их. Или же вы можете ответить на все вопросы честно и полностью.
Андрей Егоров: Последнее замечание Леблана было настолько омерзительным, что Егоров, снова остановившись и обернувшись к своему конвоиру, с перекошенным от гнева лицом, зашипел: - Вы, мерзавец! Только попробуйте прикоснуться к ней, только попробуйте! Лишь манеры, привитые ему месье Соньером, гувернером, пытавшимся приобщить детей хозяина Богородского к цивилизованности и образованию, мешали Андрею от души плюнуть во француза, как тот того заслуживал, опускаясь до гнусного шантажа. - Иного, впрочем, от вас ожидать и не приходится. Если бы не ружье в руках неприятеля, корнет непременно кинулся бы на обидчика, несмотря на связанные за спиной руки, лишь бы внушить тому всю низость его слов.
Робер Леблан: - Шагайте вперед! - рявкнул Леблан, от души ткнув Егорова под ребра прикладом и еле удерживаясь, чтобы не взять его за шкирку, как котенка. Обычно меланхоличный, сейчас сержант почувствовал, что закипает. Допрашивать пленника должен был бы офицер, и то, что Леблану доверили это дело, было хорошим признаком – если бы Робер мечтал о карьере. Но молодой человек был зол на себя, нагрубившего девушке и унизившегося до шантажа, и на пленника, упорно не желающего уйти со двора в относительно теплое помещение. - Послушайте меня, мсье. Вы знаете сами: идет война. Я уважаю вашу стойкость, но сейчас мне приказано допросить вас. И я это сделаю, применив все доступные мне методы.
Андрей Егоров: - Применяйте, - внезапно равнодушным тоном ответствовал Андрей. Неистовое возмущение схлынуло, стоило французу заговорить менее вызывающе, а уход Софьи, а следовательно, временное отсутствие угрозы для нее, принудил жениха мадемуазель Тарпановой к спокойствию, по меньшей мере, внешнему. - Это ваш долг. Но вы должны понимать, что я тоже верен своему долгу, а потому готов с радостью обсудить с вами пьесы Расина или сочинения Вольтера, что-нибудь из истории Франции, но не более того, простите, месье. Ни тычки, оскорбительные для человека благородного, носящего, к тому же, офицерское звание, ни - покамест - деликатные угрозы сержанта, не могли изменить намерения Егорова держаться невозмутимо и не раскрывать партизанских секретов.
Робер Леблан: Леблан вздохнул, услышав ответ русского, но промолчал. В доме было не слишком тепло, но на взгляд промерзшего насквозь француза, помещение, отданное штабной канцелярии, было просто раем. Не слишком чистое: осень и слякоть делали это невозможным, но вполне приличное. - Садитесь вон туда, в угол, - проворчал сержант, указывая на стул, стоявший неподалеку от печки. Еще замерзнет и помрет, подумал он. Пока пленник находился под его охраной, Робер чувствовал свою ответственность за русского, к тому же, лишаться возможного источника сведений из-за мороза не входило в планы Леблана. - Хорошо, не будем пока о партизанах, - миролюбиво произнес сержант, беря себе другой стул и ставя ружье к стене в пределах досягаемости. - Расскажите мне о том, отчего заболели лошади. И не лгите, что вы не знаете. Робер неожиданно ощутил подзабытый уже азарт. После сегодняшнего боя сержант с удивлением обнаружил, что мысли о смерти потихоньку оставляют его. Нет, не появилось пока еще и жажды жизни, равно как и честолюбивых мечтаний, но... была ли тому виной русская девушка, которой он утром помог достать дневник и которая позже смотрела на него почти с ненавистью, когда увидела его, конвоирующим корнета... как будто он лично был виноват в этой войне и в том, что мальчишка (Леблан не мог думать о пленнике иначе, хоть они были почти ровесниками) влез в сражение и попал в плен? Или, может быть, просто время... Леблан стряхнул с себя задумчивость. - От вашей откровенности будет зависеть то, насколько хорошим будет с вами обращение: или как с военнопленным, и тогда, пожалуй, даже девушки смогут навестить вас... или как с грабителем, захваченным при разграблении обоза, и тогда вас повесят.
Андрей Егоров: Андрей, успевший немного отогреться, усмехнулся. Очевидно, принципы свободы, равенства и братства настолько вскружили голову этому французику, что он напрочь позабыл о том, что офицер не ровня и сержанту, а потому угрожать ему расправой в виде позорной казни было шагом весьма опрометчивым, ибо та не вызывала у пленника ничего, кроме презрения, быть может, и неуместного. - Полагаю, нездоровье ваших лошадей должно быть на совести ваших конюхов и фуражиров, месье, - пожал плечами корнет. - Простите, но я действительно не знаю, что за напасть случилась с бедными животными. Но, прошу вас, не принимайте за таковых ваших противников. Не стоит меня шантажировать... Руки затекли, и Егоров немного подвигал руками, надеясь чуть ослабить веревку. - Тем более столь, хм... неприличным способом, - губы пленника скривились в ухмылке. - Я полагал, что французы с безоружными дамами не воюют...
Робер Леблан: Леблан удобно устроился напротив пленника. - Шантажировать? Вы слишком низко меня цените. - Сержант пожал плечами. - Вы считаете, я могу поверить, что вы не слышали даже слухов или разговоров о причине нездоровья наших лошадей? Нездоровья, такого удобного вашим товарищам. Разве что ваши друзья ценят вас настолько низко, что сочли нужным воздерживаться даже от разговоров об этом в вашем присутствии. Что удивительно - они не ошиблись. Робер с тоской подумал о том, что допрашивать русского будет скучно. Если ничего не скажет - надо будет и впрямь вздернуть, может быть, в последний момент заговорит, когда поймет, что никто с ним не будет церемонно раскланиваться. Если бы он был захвачен в честном бою - одно дело, а партизан сам подписал себе приговор. Ценность человеческой жизни, еще недавно бывшая для Робера чем-то весомым, отошла на второй план, едва желание умереть начало исчезать, оставляя после себя еще пока только пустоту, замешанную на равнодушии. - Мне показалось, или вы причислили себя к дамам, мсье? В таком случае, я попрошу доставить вам платье и позволить переодеться, - не удержался от колкости сержант.
Андрей Егоров: - Вы должны знать, что оскорблениями вы добьетесь от меня еще меньше, - выдохнул Андрей, скривив губы в усмешке. - Или это поведение победителей? Вы не можете не знать, что я, в некотором смысле, родился и вырос в России, а потому мне не слишком приятно, что иностранный солдат ходит по нашим дорогам. Если бы англичане все-таки вступили бы в Тулон и двинулись далее на Париж, неужели ваши многоуважаемые соотечественники радовались бы этому? Корнет пожал плечами, с видом таким обреченным, будто он уже отрешился от всего мирского и желал избавления от тягот пути земного. - Вероятно, для вас и ваших товарищей я разбойник. "Ты говоришь"*. Я всего лишь исполняю свой долг. А что до ваших лошадей, то представления не имею, что с ними сталось, - скучным тоном завершил свою тираду Егоров. * Мф. 27:11
полная версия страницы