Форум » Оккупированные территории » Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон... » Ответить
Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон...
Слово и дело: Преображенка. 11:30 20 октября 1812 года, ближе к полудню.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Бастьен Шабо: Подсознательное, звериное, - то, на чем зиждется любой бой, - потихоньку отпускало лейтенанта, пока он разглядывал пленного русского корнета. «Водки хочу! – внезапно решил Бастьен. – Женщину хочу. Домой, черт возьми, хочу. Лениво кормить хлебом голубей на Монмартре и многозначительно свистеть в спину гуляющим в легких платьях барышням…» До Парижа было далеко. Очень далеко. Что ж, придется довольствоваться этой, как ее, Преображенкой. А русских ворон они, считай, уже покормили. – Что? – спросил Шабо у Трюбера. Хоть формально Мишель и не был его сержантом, но искать сейчас Леблана… Плачет, небось где-нибудь под березкой об убиенных русских. – Разграбили обоз, сволочи, - мрачно сплюнул гонец, мысленно коря себя за то, что не успел помочь товарищам. Хоть и понимал, что вины его в этом нет. – Раненых много. Мертвые… Как же без них. – Ледрю? – Жив. Но очень плох. – Довезем? – На все воля божья… Бастьен кивнул. Как известно, в армии атеистов нет. – Русских раненых, если кто не приставился еще, на телегу и до ближайшей деревни, - распорядился он. – Померзнут на дороге по такой погоде. С партизанами можно было бы и не церемониться, предоставив промозглой осени завершить то, с чем не справились пули и штыки. Но... - Тех, кто может идти, под конвоем в Преображенку. Начнете с него вот, - Бастьен коротко кивнул на Егорова. Пленение Андрея проходило довольно буднично, ему на скорую руку скрутили запястья за спиной, по ходу отобрав ментик. Вещица перекочевала в распоряжение одного из французских пехотинцев, решившего, что его смерть от холода будет большей потерей для мира, чем смерть русского, которого все равно к вечеру расстреляют. И, изредка подталкивая в спину прикладами, - больше от скуки, чем по необходимости, разоренный обоз полз обратно в имение с проворством хромой черепахи, - погнали следом за повозками, которые, вместо исчезнувшего в лесной чаще пороха, нагружены были теперь ранеными и умирающими.
Андрей Егоров: Преображенка. Если и было нечто хорошее в происходящем, так это возможность вновь очутиться в имении, с которым Андрея связывало немало счастливых минут. Но радостный трепет, охвативший его сперва, быстро сменился разочарованием и тревогой. Появление перед Софьюшкой и ее родными в столь неприглядном виде, избитым, со связанными руками, обещало стать серьезным испытанием для самолюбия корнета. С другой же стороны, кроме того, что он вновь встретится со своей нареченной, сердце его грела мысль о том, что Тарпановы наверняка пособят ему в побеге, о котором молодой человек начал думать уже сейчас, под тычками французских прикладов и среди забористой ругани всех этих месье. Вновь подул ветер, от которого обнажившиеся ветви деревьев скорбно заколыхались. Мировая скорбь. Егоров усмехнулся: страдания книжных немецких юношей, некогда взывавшие к самым тонким и возвышенным его чувствам, теперь казались сущей глупостью. Нынче поискам смыслу жизни он предпочел бы, чтобы рядовой со шрамом на виске вернул ему ментик, а еще лучше - присовокупил бы к ней шинель.
Бастьен Шабо: Под окнами усадьбы после возращения отряда Шабо с остатками людей сержанта Ледрю и тем, что уцелело от французского обоза, сразу стало суетно и людно. – Я хочу, чтобы лошадей как следует осмотрели и определили, отчего вдруг они так дружно занемогли, - распорядился Бастьен, кивая в сторону едва держащихся на ногах обозных лошадок. Лейтенанта терзали подозрения, что в этой истории найдется место злому умыслу, и посему Шабо поглядывал на дворню Тарпановского особняка особенно недобро. Пленного он велел запереть до лучших времен, а лучшие времена по мнению Бастьена ожидались ровно после того, как он как следует хлебнет русской водки и немного придет в себя после во всех отношениях замечательной прогулки по смоленской дороге. Царапина на руке, оставленная саблей русского корнета, перестала кровоточить, но начала болеть так, словно претендовала на звание серьезной раны. Но самое неприятное, и измазанную в крови рубаху, и мундир, слишком близко познакомившийся с дорожной грязью, предстояло стирать и, - о кара небесная! – штопать. Не удивительно, что в голове Шабо зрело намерение наведаться к синьоре Росси. Вот только идти к ней трезвым лейтенанту решительно не хватало силы духа. Поэтому для начала он поплелся в штаб составлять рапорт о происшествии для командира батальона. Малодушно размышляя о том, нет ли у штабистов Женвуа бутылки коньяка на черный день. В том, что этот день только что наступил, Бастьен был готов убедить их, не жалея красноречия.
Бастьен Шабо: Как выяснилось, просить коньяка Шабо не пришлось. Коньяк уже ждал его, тускло поблескивая темным боком внушительной бутылки. Ждал вместе с пакетом из штаба полка. – Поздравляю… капитан? – Панибратски хлопнул Бастьена по плечу личный адьютант Женвуа. – На передовую, - хмыкнул бывший лейтенант, изучая содержимое пакета. Похоже, командиров там начинает не хватать. – Предписано отбыть немедленно. 13-я пехотная. К Дельзону. Он невольно улыбнулся. Дивизия Дельзона входила в состав корпуса вице-короля Италии Богарнэ. Было бы забавно прихватить с собой Марчеллину. К соотечественникам. Впрочем, нет. Тут, в Преображенке, ей безопаснее. - Но коньяк я все же выпью, - заключил Шабо, и штабисты с готовностью выставили на стол стаканы… Эпизод закончен
полная версия страницы