Форум » Оккупированные территории » Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон... » Ответить
Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон...
Слово и дело: Преображенка. 11:30 20 октября 1812 года, ближе к полудню.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Слово и дело: Сержант Мишель Трюбер гнал коня так, словно за ним самим гналось не меньше десятка разъяренных чертей, что было почти правдой – русские гусары вопили не хуже адских созданий, а сабли в их руках были куда опаснее чертовых вил. Вообще Трюбер предпочел бы чертей. Они хоть не стреляют, им не положено согласно табели о рангах небесной канцелярии. Господь, бывало, обрушивал молнии с неба, но кто и где читал о том, чтобы дьявол плевался свинцом? Впрочем, дорога была чиста и где-то даже пустынна. Если бы не точное знание того, что где-то здесь бродит летучий отряд «черного дьявола» Давыдова, Мишель не мучил бы животное и ехал умеренной рысью. Солдат спит, служба идет... Но тут поспишь, пожалуй. Последний раз Трюбер встречался с русскими гусарами у Бородино, и запомнил этот бой на всю свою жизнь. С тех пор он предпочитал стрелять в них издалека, а не рубиться вплотную, - уж больно злы в атаке. Впрочем, гусары все такие, хоть русские, хоть французские... Сам Трюбер считал себя мирным человеком, честно делающим свое дело. Призвался он совсем недавно, в самом начале русской кампании, и все время прослужил в фуражирах. Когда стало ясно, что кони вот-вот встанут, лейтенант Ледрю приказал сержанту возвращаться в Преображенку и вернуться с сопровождением, без которого обоз рисковал исчезнуть навеки в русских лесах. Мишель немного растерялся. Он считал, что сержанта Трюбера, пропавшего без вести, будет жаль ничуть не менее, чем обоз. Начальство думало иначе. Когда впереди показались дома Преображенки, Мишель немного сбавил ход, позволяя лошади стряхнуть пену с удил и отдышаться. Конский пот пропитал даже вальтрап, и он, и без того уже потерявший всякие цвета, потемнел окончательно. Рядовые Женвуа встречали сержанта удивленными взглядами – они видели его последний раз не далее, как сегодня утром, и не ждали обратно в ближайшие несколько суток. - Лейтенант, где ваш лейтенант? – не здороваясь, пробормотал Мишель. Он очень торопился. Когда все лошади обоза вдруг готовятся отдать концы прямо в упряжке и ползут по дороге так, словно это дорога на тот свет, поневоле задумаешься о бренности всего сущего. Именно этот участок пути фуражиры рассчитывали проскочить как можно быстрее, и тут на тебе... Только пара верховых коней, реквизированных несколько дней назад в этой же Преображенке, не проявляли признаков беспокойства или болезни, и один из этих коней был сейчас под седлом Мишеля.
Бастьен Шабо: Лейтенант обнаружился в пропахшем табаком флигеле Тарпановского особняка, где он безуспешно пытался довести клинок свой старого палаша до сходства с зеркалом. – Трюбер? – Бастьен с трудом подавил внутренне раздражение, охватившее его при виде сержанта. Ничего хорошего французам, расквартированным в Преображенке, его появление не сулило. Неужели чертовы партизаны разорили обоз? Нет, тогда гость был бы более потрепан… Тогда что, черт возьми, там у них стряслось? – Вспомнили, что вчера не отдали мне долг? Вчера вечером обозники и скучающие офицеры батальона Женвуа изрядно набрались дрянной русской водки, играли в карты и поминали Париж. Трюбер проигрался и остался должен, но Шабо не воспринял этот долг всерьез. Сам сержант, кажется, тоже. Потому что хмурую шутку лейтенанта не оценил. Озабоченный делами более важными. Выслушав историю о повальной конской хвори, Бастьен печально присвистнул. Лошади в армии на пороге зимы были на вес золота. Женвуа изойдет желчью узнав, что им придется сменить коняг всему обозу, за счет резервов батальона разумеется. Одна надежда на то, что кони, отдохнув, через пару дней оправятся. В любом случае сейчас телеги придется волочь в Преображенку силами многострадальной пехоты. Не бросать же их на дороге, - порох, пули, провиант, черта с два. – Через десять минут выступаем, - пообещал он Трюберу. И конечно же соврал. Пока горнист посиневшими от холода губами выдувал «тревогу» и «построение», сам Шабо успел распотрошить батальонные конюшни, изъяв несколько тягловых лошадей, которые отряд прихватил с собой с намерениями подменить ими заболевших обозных. Через полчаса ругани и сборов колонна двинулась, походу проклиная русские холода и злобно косясь на первые снежинки, падающие с высоких октябрьских небес. Бастьен, - офицер, - один из немногих, ехал верхом, и мерз от этой высокой чести не меньше, а то и больше своих шагающих на своих двоих солдат. Трюбер рассказывал ему что-то по Давыдова, проклятого «черного дьявола» здешних мест, но Шабо слушал его в пол-уха, озабоченный больше мыслью о том, как быстро его отряд успеет развернуться в боевой порядок в случае нападения. - Сержант, держите ухо востро, - Наконец, не выдержав, окликнул он по обыкновению меланхоличного Леблана. – Чем бы вас развлечь? Хотите прокатиться? А то, говорят, партизаны первым делом палят в верховых офицеров...
Робер Леблан: - Когда бы я мог использовать тягловых лашадей по своему усмотрению, я непременно составил бы Вам компанию, лейтенант, - ответил Леблан, внимательно изучая расстилавшуюся впереди дорогу, - но сейчас я этого сделать не могу, а посему позвольте мне остаться на своём месте. Несмотря на спокойный тон, в голосе сержанта появилось несколько резких ноток. Бастьена Шабо, своего непосредственного начальника, Робер недолюбливал. Отдавая лейтенанту должное, как храброму воину и хорошему командиру, Леблан не одобрял его жесткий характер, и не только характер. Было в Шабо что-то такое, чего гиенец опасался. Сказалась ли тут извечная неприязнь южан к северянам, или что-то ещё, Робер не знал, но сближаться с уроженцем Иль-де-Франса он не стремился. Однако сегодня сержанту Леблану было не до этих мыслей. Путь, по которому предстояло проехать ему, Бастьену, Трюбену и французским солдатам, проходил недалеко от леса, ставшего убежищем партизан. За свою жизнь гиенец не боялся, но ему не хотелось, чтобы жертвами "русских дьяволов" стали несколько солдат Наполоеновской армии. В особенности жалко Роберу было младших воинов - их жизнь только начиналась, и было бы несправедливо, если бы она оборвалась в чужой холодной стране.
Бастьен Шабо: Какое-то время Шабо свысока (а как еще может смотреть конный на пешего) созерцал своего сержанта. Беззлобной подначки Бастьена Леблан то ли не понял, то ли не пожелал понять. Чертов святоша, в пасторы б ему, а не в гренадеры. – Пехотинец на тяжеловозе? В вас нет ни грана милосердия, Робер. Партизаны умрут от смеха прежде, чем нам представится возможность угостить их свинцом. «Но лучше бы этого не произошло». Ленивое кружение снега вызывало в душе француза какое-то странное умиротворение. Природа, стоящая на грани зимнего оцепенения, расхолаживала кровь, тем более кровь, к холодам непривычную. Решительно невозможно воевать в такую погоду. Вот если бы еще и русские чувствовали то же самое... – Как далеко вы успели забраться, Трюбен? Прежде чем завязли в лошадином говне? – симптомы странной конской болезни, упомянутые гонцом, в том числе включали и этот мало эстетический факт, но Шабо эстетом никогда и не был. Кровь, грязь, нечистоты и блевотина – вот вам солдатский бивак без прикрас и дамских соплей. – Долго нам еще мерзнуть? – Минут сорок, - осторожно предположил Мишель, вглядываясь в молодые березки у обочины.- Лейтенант Ледрю боялся разбивать лагерь в лесу, с трудом, но дотянули до какой-то русской пашни.
Робер Леблан: - Я вижу, русская погода Вам не по вкусу, лейтенант? - осведомился Робер, прикидывая, сколько ещё ему ждать, прежде чем хоть немного согреться у лагерного костра или раздобыть в том же лагере глоток-другой "огненной жидкости". Этот напиток Леблан не терпел, предпочитая ему молодое вино из родной провинции, но если выбирать между простудой и крепким алкоголем, то выбор становился очевиден. Если Бастьен не слишком хорошо переносил холодную промозглую погоду, то его младшему товарищу было сложнее вдвойне. На юге Франции в октябре никто не видел снега, там он выпадал значительно позднее, и сейчас сержант постепенно свыкался с мыслью, что холодные белые хлопья осенью - реальность. Однако умиротворения, в отличие от Бастьена, Робер не чувствовал - ему больше хотелось встретить на пути партизан, и в пылу схватки отвлечься от разъедающей душу тоски. Отвлечься на время боя или навсегда - в зависимости от того, чем окончится для Леблана очередная встреча с русскими бойцами. Но партизаны пока не спешили высовываться из-за деревьев, а это значило, что гиенцу предстояло двигаться дальше вместе с товарищами и продолжать не слишком любезный разговор с лейтенантом.
Бастьен Шабо: – Вы чертовски наблюдательны, сержант, - кисло съязвил Бастьен. – И не только погода, если развить мысль далее… Пальцы лейтенанта Шабо, затянутые в светлую лайковую перчатку, немели от холода. Ну прям как у чахлой институтки, что помчалась на свидание, позабыв дома муфточку. Одинокая снежинка льдисто чикнула по щеке и сбежала за шиворот холодной дождевой каплей. – Но минут сорок мы с вами еще проживем, не так ли? – с многозначительной ухмылкой предположил офицер, приподнимаясь на стременах в тщетной надежде разглядеть хотя бы дым от бивачного костра. Не высмотрев ничего впереди, он на всякий случай обернулся. Кто-то из новобранцев, отставший от хвоста колонны с богоугодным намерением помочиться в уединении, теперь нагонял своих товарищей, неуклюже придерживая портки и ранец. В остальном окрестный пейзаж никакого воодушевления у лейтенанта не вызывал. – Зато потом, Робер, смею вас уверить, нам предстоит попотеть. Обратно в Преображенку обозное имущество вернется на наших горбах. Мне отчего-то кажется, что следующий ход на совести партизан
Денис Давыдов: Эскадрон, по давней традиции, собирался быстро. Как только урядник Крючков вернулся с докладом – «обоз встал, ваше благородие!» - залихватски свистнул ротмистр, и гусары оказались в седлах быстрее, чем отзвучало эхо этого свиста. Давыдов, привычно поигрывая саблей, тронул с места коня. Все было обговорено тысячу раз. Обоз этот на счету эскадрона был далеко не первым, и, даст Бог, не последним… Несмотря на то, что Давыдов получил куда меньшую партию, нежели просил у командующего, успех сопутствовал подполковнику. Разгромленные обозы, конвои, шайки мародеров, плененные неприятельские солдаты – все это изрядно портило кровь французскому командованию. Видимо, именно из-за этого за голову Дениса была назначена изрядная награда. Когда один из пленных унтеров сказал, какая, Давыдов постарался скрыть веселье, но видно было, что ему приятно подобное признание его заслуг. Но малолюдность партии требовала особых мер предосторожности. Впрочем, сейчас осечки быть не должно. Крючков доложил, что кони обоза совсем плохи, и значит, французам не уйти. Денису, как истинному гусару, претило травить лошадей, но… На войне, как на войне. Старший Тарпанов сделал все, что мог, оставалось только воспользоваться его любезной помощью и не забыть отблагодарить впоследствии. У края леса эскадрон остановился. - Егорова ко мне! – коротко приказал Давыдов, и его слова передали по цепи. Впереди, на пашне, виднелся обоз. Охрана его не выглядела грозной силой, и партизаны оживились – не иначе, драка будет короткой, а добыча… Обоз едва выступил в путь, так что и добыча обещает быть недурной. - Надеюсь, там не подштанники двадцать шестого полка… - пробормотал себе под нос штабс-ротмистр Бедряга, по примеру своего командира рассматривая французские посты. - Подштанники самого Женвуа! – значительно намекнул Бекетов, движением поводьев усмиряя своего буланого, который по всем признакам собрался громким ржанием поприветствовать своих собратьев из обоза. Откуда у партизан совесть?))
Андрей Егоров: - Денис Васильевич, вы звали меня? Андрею пришлось натянуть поводья, сдерживая лихость Маврика. Норовистый жеребчик, черный от ушей до кончиков хвоста, легко чувствовал царившее вокруг него возбуждение и, с истинно гусарской прытью, которой порой не хватало даже его хозяину, рвался в сражение. Сам корнет Егоров перестал всякий раз истово читать "Богородицу" и "Да воскреснет Бог" перед вылазками, ограничиваясь лишь "Отче наш". Операции, большие, вроде Бородина, малые, как сегодня, становились привычной частью его жизни, и, как и его спутник из конюшни Николая Матвеевича, младший Егоров начал предвкушать своеобразное удовольствие от своей причастности к наведению ужаса на утративших всякий стыд французов. Потому-то вид он сегодня имел решительный, меланхолическую томность духа слизнул морозный утренний воздух - одним словом, рядом с Давыдовым ехал гусар-молодец, стыдиться которого Ахтырский полк не должен был вовсе.
Денис Давыдов: Давыдов окинул своего собеседника оценивающим взглядом и одобрительно кивнул. Томности Денис не понимал, меланхолией страдал, бывало, но кипучая его натура требовала действия в любое время, и то же качество Давыдов ценил в других. - Звал, корнет, - добродушно подтвердил подполковник.- Впереди французский обоз; лошади у них совсем плохи. Будь ты на моем месте, как повел бы дело? На самом деле такие вопросы следовало бы задать младшим офицерам после того, как обоз будет захвачен, где-нибудь у лагерного костра, но… Легко судить, когда видел уже, как надо! Впрочем, вопрос не должен был вызвать у Егорова затруднений, это была далеко не первая вылазка корнета, да и в бою он бывал.
Андрей Егоров: - Денис Васильевич... - замямлил было корнет, но немедленно спохватился: нерешительных и тугодумов командир его не жаловал, а уважение Давыдова было тем, что для Андрея было важнее иных военных приобретений. - Я бы поступил так, как делаете вы, а именно разделил бы отряд на две части, направил бы сперва одну, чтобы ударила по обозу слева, а когда французские конвоиры стянутся к одной стороне, чтобы отбиться, выпустил бы вторую часть по тылам. Кажется, ничего не забыл. Егоров не чувствовал в себе дар тактика или стратега, понимая, что лучше ему исполнять приказы, а не отдавать их. - Далеко они не уедут, а когда отобьем обоз, придется своих лошадей впрягать. Не иначе подполковник проверял его, задавая такие вопросы, ведь не дело корнету разрабатывать план нападения, да и в голове у Андрея, несмотря на серьезность готовившегося предприятия, мысли обретались совершенно невоенные. - Денис Васильевич, дозвольте спросить, что вы намереваетесь делать после? Здесь неподалеку... - Егоров набрал побольше воздуху, словно пытаясь остудить в себе неуместное волнение, - в Преображенке живет невеста моя с семейством.
Денис Давыдов: - Что, брат, предлагаешь и село отбить у французов?.. – словно бы всерьез задумался Денис, напряженно к чему-то прислушиваясь. – Обязательно отобьем, но позже. Одного тебя, уж прости, корнет, не отпущу… Верю, справишься, но ни к чему французам знать истинную мощь Ахтырских гусар. Они с ней и так знакомы, напоминать пока не будем. Непонятно чему нахмурившись, - видимо, что-то все-таки услышал, - Давыдов приказал: - Бедряга! Бери Егорова и десяток легкоконных гусар, да обойдите-ка мне этот обоз с другой стороны. Мы атакуем первыми, а вы вступите, когда охрана возьмется за нас со всем усердием. Когда отряд разделился, и легкий перестук копыт затих в отдалении (Бедряга со своими людьми убыл на обговоренные позиции), Денис выждал немного и вытащил саблю: - Ну, с Богом. Вперед!
Слово и дело: Промерзшая земля пашни, плодородная русская земля, хрустом и звоном отзывалась на топот лошадиных копыт. В прозрачном холодном воздухе далеко разносился звук отрывистых кавалерийских команд, но главная из них – «Вперед!» - была уже дана, и, казалось, остановить эту живую лавину мог только артиллерийский огонь прямой наводкой. Человек, сохранивший хладнокровие при виде атакующей конницы, мог бы отметить, что лавина эта не столь уж велика, и значит, вполне можно обойтись без артиллерии… Таким был лейтенант инфантерии Франсуа Ледрю, выпускник Сен-Сирской военной школы, командир фуражной команды второго батальона двадцать шестого полка. Поэтому атакующих партизан встретили не перепуганные фуражиры, не знающие, куда деваться из-под русских сабель, а два слаженных ружейных залпа. Несколько лошадей покатилось по земле, сбрасывая всадников; кто-то обвис в седле, пятная кровью конскую шею; но кавалерия, теряя людей, все-таки добралась до своей цели и рубка началась. Пока все шло по плану – охрана обоза завязла в рукопашной, пытаясь поднять кавалеристов на штыки; вторая линия французов, из тех, кто успел укрыться за составленными в круг телегами, едва успевала перезаряжать ружья. Штабс-ротмистр не подвел, «засадный полк» Давыдова вылетел из-за деревьев как раз тогда, когда победа придирчиво озиралась по сторонам, выбирая, в чьи руки упасть. Ледрю уже был ранен, его оттащили под телегу свои же, и бой французы продолжали уже без командира и долго это, конечно же, продлиться не могло. Конь Дениса нервно играл под седлом, и подполковник не пытался его успокоить – направил вокруг составленных телег, объехал обоз кругом… Обозные лошади выглядели очень, очень плохо. И это говорило о том, что увезти добычу с собой не получится. По крайней мере, всю добычу. Полтора десятка французов и раненый Ледрю. Немного же пленных принес этот бой. - Бедряга! – окликнул Денис штабс-ротмистра. – Часть телег мы сможем увести с собой, но те, в которых кони поплоше, придется оставить. - Как же оставить, Денис Васильевич? – возмутился гусар. - Сейчас заберем самое ценное. Успеть бы разгрузить телеги где-то в лесу и вернуться за остальным… Вот что, друг любезный, оставайся-ка здесь. Возьми Егорова и своих гусар, и присмотрите, чтоб нашему обозу никто крылья не приделал. Если подойдут французы, бросайте эти тряпки и отступайте в лес. Порох и пули мы увезем, а воевать дамским бельем под силу только ростовщикам. Денис, по гусарской традиции, несколько преувеличил. Помимо боеприпасов на телегах находилось отнюдь не дамское белье, а те самые пресловутые "подштанники", но, к разочарованию летучего эскадрона, принадлежали они отнюдь не Женвуа. Судя по всему, французы вывозили запасы с захваченных русских складов. Несколько телег потянулись к лесу в окружении нового конвоя. Пленные остались под присмотром Бедряги, Егорова и десятка кавалеристов. Очень скоро на пашне стало тихо, и тишину эту нарушали только стоны наскоро перевязанных французских раненых и карканье ворон.
Андрей Егоров: На трупы зарубленных партизанскими саблями французов Егоров старался смотреть пореже. Дурнота больше не подступала к горлу, застилая белый свет и заставляя проклинать тот миг, когда ему вздумалось примерить доломан, - и это было хорошо. Однако до конца привыкнуть к такому изобилию смертей, искалеченных тел и отлетевших не без его милости душ корнет Ахтырского полка покамест не сумел. Воспользовавшись передышкой, данной ему Давыдовым, он неспешным шагом вел Маврика вдоль обочины, у которой французы, менее покалеченные русским оружием или же, милостью католических святых, не тронутые вовсе, ухаживали за своими ранеными товарищами. Все были настолько понуры, что с их стороны не доносилось даже уместной в таких случаях лихой брани касательно родственников их русских пленителей. Андрей обратил внимание на одного из солдат, чье лицо украшали роскошные усы, сделавшие бы честь заправскому гренадеру. В ухе у француза тускло поблескивала сережка, и при виде ее в голову корнета закралась неуместная мысль о пиратах, о которых ему доводилось читать еще ребенком. - Андрей Николаевич, - голос Бердяги раздался возле самого уха корнета, - вы так пристально в глаза ему не глядите. Свирепый медведь, ей-богу. Штабс-ротмистр был прав, взгляд солдата добротой не отличался, и, чтобы не дразнить загнанного врага, Егоров почел разумным отвести своего жеребчика в сторону. Двое гусар спешились, чтобы подобрать своего погибшего друга - то был поручик Карпулевич, из белорусских магнатов, вечно зачитывавший на память стихи собственного сочинения, весьма дурные, надо сказать. Егорову нынче сделалось совестно из-за того, что внутренне он нередко раздражался, когда покойный просил его, выпускника университета, дать оценку его литературным поползновениям, ведь Андрею приходилось изворачиваться, чтобы не обидеть товарища, но и не лгать открыто. Белецкой и Снетков уложили поручика на попону, сдернутую с одной из обозных лошадей и оттащили тело чуть в сторону от обоза. Три повозки, прикрытые намокшей от сырого осеннего воздуха тканью, застиранной и во многих местах залатанной, перекрывали дорогу, загораживая Андрею обзор. Он привстал на стременах, вытянул шею, огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Холодный воздух, в котором уже чувствовалось ненастье грядущей зимы, покусывал щеки и нос, а сырость, несмотря на возбуждение всех участников мизансцены, ощутимо придавливала, пеших - к земле, конных - к седлам.
Бастьен Шабо: Последующие «сорок минут» оказались в жизни лейтенанта Шабо весьма и весьма неприятными. Выстрелы захлопали, не смотря на расстояние, оглушительно, но громкость звука офицера не обманула. Стреляли далеко, и его пехоте, даже если пустить весь отряд бегом, на место перестрелки запросто, а главное, вовремя, не поспеть. По кому стреляли… Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто и по кому может палить на чертовой Смоленской дороге! Бастьен стоически проглотил ругательства, стараясь не глядеть в сторону сержанта Трюбера, заметно побледневшего. Радуется сейчас, небось, что оказался с ними, а не с Ледрю. Партизан французы боялись много больше отрядов регулярной русской армии. Сыграла свою роль внезапность появления и исчезновения народных мстителей, да еще полное пренебрежение их к «законам войны». Ловушки, засады, рогатина в спину… Осадив коня, и справившись с первым приступом злой растерянности, Шабо хрипло отдавал команды унтерам. Повинуясь этим приказам, колонна на бегу перестраивалась из походного порядка в боевой. Авангард рассыпался «в стрелки», остальные перегруппировались в две хорошо знакомые неприятелю линии. В бою линейная пехота обычно стреляла в две линии: первая линия давала залп и далее, перезаряжая свое оружие, отходила под прикрытие второй линии стрелков, которые так же в свою очередь давали залп. «По крайней мере теперь никто не посмеет пожаловаться на холод», - вертелось в голове у Бастьена, пока вольтижеры неслись вперед, приноравливая свой бег к рыси лошадей. Пехотинцы упражнялись в свое время в следовании за кавалерией, идущей галопом, держась либо за сапог всадника, либо за гриву его лошади. Но тогда и погода была получше, и кормили посытнее… Галопом Шабо не рискнул. Ненавидя русских уже за то одно, что по их вине ей пришлось побегать, французская пехота вырвалась с дороги на сухую осеннюю стерню. Первый бой за обоз тем временем закончился, и это облегчало лейтенанту задачу. Палить издалека, рискуя попасть в своих наравне с чужими, он бы поостерегся. А сейчас свои, судя по всему, уже братаются с ангелами. – Глаз не спускать с флангов, - недобро предупредил Бастьен. - Никого не выпускать из леса и никого не отпускать в лес. Вольтижеры сбавили скорость, но лишь для того, чтобы открыть огонь. В холодном октябрьском воздухе вновь зазвучали выстрелы, несказанно пугая озябших русских ворон. Которым, надо сказать, в этот момент абсолютно ничего не угрожало. Люди были заняты друг другом.
Робер Леблан: Всё началось так неожиданно, что Леблан не успел опомниться, как его товарищи уже пустились вслед за скачущими рысью всадниками, на ходу стреляя из имеющегося оружия. Робер механически нажимал на курок, затем перезаряжал ружьё, снова стрелял, и при этом старался не отставать от бегущих товарищей. Ему это удалось без особенного труда - молодой человек бегал хорошо всегда, а несколько лет военной службы послужили отменной тренировкой уже имеющихся навыков. Оказываясь в первой линии, сержант видел своего командира, правда, в основном со спины. Иногда Бастьен оборачивался, отдавая очередной приказ, и тогда Роберу было хорошо видно лицо лейтенанта. Судя по всему, тот не ожидал внезапного нападения на обоз, но этого не ожидал никто из движущегося по дороге отряда. Сам сержант лихорадочно соображал, как скоро он с товарищами сможет сойтись в схватке лицом к лицу с партизанами, и остались ли ещё шансы отбить обоз. Помимо этого, в голове гиенца настойчиво вертелась мысль о том, что товарищи, умирая в неравном бою, ждали подмогу, а она опоздала. Опоздала ровно настолько, чтобы успеть отомстить за погибших, но на большее отряд батальона Женвуа не был способен. "Если бы мы выступили всего на час раньше, ворон кормили бы эти дьяволы с вилами, - мрачно думал Робер, - мы виноваты в смерти наших же солдат, только мы. Если бы Трюбер прискакал раньше, если бы Шабо отдавал приказы энергичнее, если бы я узнал о необходимости придти на помощь друзьям раньше Бастьена, то беды бы не случилось". Страшно разозлившись на себя, Леблан мысленно поклялся, что за каждого убитого француза он лично уничтожит двух партизан. От этой мысли не стало намного легче, но философствовать времени не было - новый приказ лейтенанта прозвучал в воздухе подобно грому. Судорожно сжав ружьё, сержант принялся вглядываться в ряды деревьев, почти полностью лишённых своего некогда роскошного убора. Робер решил, что первого партизана застрелит он.
Андрей Егоров: Французы возникли словно из ниоткуда, хотя за несколько мгновений до их появления гусары и слышали звуки выстрелов. - Так быс... - слова Белецкого, который к тому моменту успел вновь взобраться на лошадь, уступили место крови, обильно стекавшей с его губ. Он рухнул на шею своей Кальпурнии, та же, учуяв покойника, дернулась с места - и теперь бездыханное тело гусара волочилось по земле, оставляя за собой глубокую борозду в месиве грязи, в которое превратилась осенью дорога. Андрей, растерявшийся было в первые минуты, машинально выхватил саблю и собирался дать шпор Маврику, но не тут-то было: тот самый "свирепый медведь", как назвал его Бедряга, за ногу стащил корнета с коня и накинулся на него, придавливая к земле и душа за шею толстыми крепкими пальцами. Прочие пленные, завидев подмогу, последовали его примеру, хотя Егоров, у которого в глазах то краснело, то чернело, не думал уже ни о чем, не замечая ни царившего повсеместно хаоса, ни израненных и убитых товарищей. Жизнь вот-вот должна была покинуть его навеки, однако внезпно хватка француза ослабла, а душитель рухнул всей тяжестью на грудь своей жертве. Что-то теплое и липкое заструилось по бокам, затекая за ворот доломана - Бедряга зарубил "медведя" мощным ударом, пройдя саблей от плеча до грудины. - Живой? - Т... да, - прохрипел Егоров. Прошла пара мгновений - и Андрей нашел в себе силы подняться на ноги, подобрал кивер и водрузил его на намокшую голову. Темнота перед глазами понемногу рассеялась, и корнет стал взглядом выискивать Маврика.
Бастьен Шабо: Пара кучных залпов французов сделала свое дело, особенно досталась тем из русских, кто успел вскочить в седло. По верховым целить легче, даже на бегу, да и под кавалерийские палаши никто из вольтижеров лишний раз подставляться не хотел. Когда партизаны справились с первым замешательством, из-за телег посыпались ответные выстрелы, но драгоценное время было потеряно, французы были совсем рядом, до распотрошенного обоза оставалось не более двадцати шагов по грязному полю, и теперь исход боя решали штыки и сабли. Русские, надо отдать им должное, хоть и оказавшись в меньшинстве, сражались отчаянно. Окончательно убедив Шабо, что это не обычные лесные бандиты из беглого простонародья, а кто-то из эскадрона «месье Давидофф», за голову которого штабисты обещали, между делом, внушительную награду. В данный момент, впрочем, лейтенанту было решительно не до денег. Несколько отчаянных рубак, внезапно бросились в контратаку, смяв его утомленный беготней фланг, и едва не прорвались к лесу прежде, чем их, спохватившись, расстреляли в спину. Дальше схватка, большей частью, рукопашная, продолжалась уже среди останков обоза. Бастьен с торопливой радостью спешился, - он никогда не чувствовал себя в седле достаточно уверенно, - и тут же сцепился с каким-то русским гусаром, тоже волею случая пешим. Противники неожиданно оказались равными по силе, и Шабо почувствовал, что он получает от происходящего какое-то кровожадное удовольствие. Зарубить этого русского упрямца, никак не желающего отправляться на тот свет следом за своими менее везучими приятелями, становилось для лейтенанта не просто необходимостью, но и желанным призом в сражении.
Андрей Егоров: Внезапно наскочивший на него француз должен был вот-вот окончательно расправиться с Егоровым, до того натиск и упорство, им источаемые, были мощны, а удары выдавали немалый опыт в военном ремесле. Корнет, несмотря на все усилия, чувствовал, что дыхание его постепенно сбивается, а орудовавшая саблей рука слабеет, и только злость на этого бонапартиста, на то, как застрелили Белецкого, Карпулевича, всех его товарищей по Ахтырскому полку и отряду Давыдова, позволяла видеть в противнике воплощение всего дурного, что несли с собой французы, и тем самым придавала энергии его ударам. Впрочем, полгода в кавалерии не давали преимущества перед тем, кто наверняка прошелся в военных сапогах по всей Европе и попробовал на зуб солдат разных мастей. Кругом слышались крики, выстрелы становились все реже, зато скрежет стали обещал еще долго стоять в ушах тех, кому Господь позволит выйти живыми из этой мясорубки. Андрей заметил, как рядом с ним французская сабля подкосила казака Перова, и с криком, который должен был придать ему сил, обрушился на противника новым градом ударов, которые тот весьма умело отбивал, не забывая прибавлять к ним собственные, каждый из которых грозил стать смертельным.
Бастьен Шабо: Шабо чувствовал, что силы русского на исходе. Тот был, похоже, моложе лейтенанта и дрался как-то уж больно по благородному. Еще пара ударов, и… Случай, как водится, все спутал. Лейтенант, сделав неудачный шаг назад, споткнулся о свежего мертвеца (кажется, именно смерть этого бедолаги так некстати разозлила корнета), покачнулся, теряя равновесие, а вместе с ним и палаш, - гусарская сабля вскользь задела его по руке, врезалась в гарду, и боль вынудила Шабо выронить оружие, - и повалился спиной в грязь. Его враг немедленно атаковал, намереваясь триумфально завершить начатое, француз, - ему было уже не до шуток, - лягнул русского ногами под колено. И, перекатившись на бок, встретил падающего противника мастерским ударом кулака в челюсть. Спасибо парижским подворотням. Он успел вскочить, еще одним ударом ноги вышибить из руки оглушенного Егорова саблю, подобрать свой палаш, замахнуться… И уяснить, что рубить безоружного врага ему не по нутру. Достойный соперник все же заслуживает уважения. Лежащий тем временем попытался подняться, и лейтенант безжалостно успокоил его парой ударов сапогом в бок. И лишь затем с чувством утерся, - русский корнет заставил Бастьена попотеть, - и вытер заляпанный грязью клинок об ментик кого-то из тех, кому сегодня не повезло остаться в живых. Бой, похоже, уже почти закончился. Французские вольтижеры оказались на практике куда безжалостнее партизан, из которых в сражении не уцелел почти никто. В отличие от раненых из конвоя, которые теперь выражали бурную радость по поводу своего спасения. Что ж, в милосердии по отношению к лежащему у его ног русскому обнаружилась вдруг некая практическая составляющая. Он ведь гусар. А гусару не помешает… задать несколько вопросов. – Вставай, - велел Шабо, для убедительности слегка кольнув Андрея в плечо кончиком палаша. Кавалеристы были все больше из благородных, а значит, французский язык пленник должен разуметь.
Андрей Егоров: Морщась от боли, Егоров пытался подняться на ноги. Так его еще никто не бил - сурово, со знанием дела, - отчего внутренности готовы были вырваться наружу, не говоря уже о нывшей челюсти. Дважды он падал обратно в месиво, в которое под осенними дождями превратилась дорога, но, наконец, преодолел слабость и мог взирать на мир с высоты собственного роста. Покамест ничего хорошего его взору не открывалось - за исключением Бедряги, успевшего прорваться к лошадям и поскакать в чащу, чтобы предупредить Давыдова, товарищи его лежали мертвые, либо в последний раз вдыхали воздух слабеющей грудью, перед тем как их добьют французы. Андрей выжидательно смотрел на своего противника, не понимая, что тот собирается с ним делать. Когда же боль потихоньку стала ослабевать и разум его открылся иным мыслям, помимо драки, корнет осознал, что убивать на месте его не станут - это лейтенант мог сделать минутой раньше, пока он лежал на земле. Значит, возьмут в плен. Что ж, подполковник говорил и о такой возможности, и мысленно Егоров был готов к ней; он старательно гнал прочь страх, но тот исподволь проглядывал на свет в озабоченном взгляде недавнего студента. Чуть покачиваясь, он стоял перед Шабо и потирал опухавшее от ударов последнего лицо.
полная версия страницы